Последний рубеж
Шрифт:
— Куда?
— В телегу, золотой мой. Как принца повезем.
— Брось! — Орлик не любил, когда с ним заигрывали девчата. — Это куда же едете?
— Сам не видишь разве? — отозвался с телеги бородач. — Отставные обозники… Тащимся вот куда глаза глядят, пока можно.
— Так полезешь, нет? — все приставала к Орлику сестра. — Ну миленький, ну ненаглядный мой, черноглазенький, давай, давай, а?
Зол Орлик, люто смотрит на сестру, будто она ему первый враг. И вообще, в трудные минуты жизни он становился злобно отчаянным: не подступись. Самых близких людей обругает,
Как нашел в себе силы Орлик, не попять, но он ухитрился сам встать на ноги, и вид у него был все еще злой, воинственный и непреклонный. Оглянул он потом свою гимнастерку, штаны, сапоги — все как будто было в порядке, только пыль да грязь налипла, а крови нет.
— Ты псих! — сердилась сестра. — Ну ходи ногами, ходи!.. — И крикнула — Поехали!
Крикнула она, собственно, самой себе. Схватила вожжи, подергала, зачмокала, и запряженные в телегу такие же рыжеватые, как сестра, лошадки затрясли мордами и тронулись.
Опять был закат — черт знает, сколько их уже было. Опять сразу после захода солнца степь зачернела, а днем и она, право, рыжая. Орлику со зла все казалось рыжим, как вьющиеся волосы сестры. Аней, оказывается, ее звали. Аня так Аня, все равно.
Орлик из дикого упрямства все не садился в телегу, шел сзади, держась за край руками, и ни слова нельзя было от него услышать. Порой сестра, обернувшись, опять начинала упрашивать:
— Да садись же, миленький!
Дотащились до заброшенной овечьей кошары и здесь сделали привал. Под соломенным навесом поместились и кони, и телега. Аня дала раненым попить.
— Ну, голубчики, пока отдыхайте.
Недалеко в потемневшей степи мерцали огоньки. Село там, наверное.
Орлик улегся под воз и скоро задремал. Среди ночи он проснулся. Кто-то, забравшись к нему под воз, устроился рядышком.
— Ты что? — вскинулся Орлик, узнав сестру.
— Зябко мне что-то, не спится… Ты лежи, лежи.
Орлик с нарочитой грубостью проворчал:
— Да иди ты… Вот еще… Разбудила ни с того ни с сего!
— Не ругайся, глупенький, я же так просто… Поговорили бы, поделились.
Орлику стало вдруг смешно от этого приключения, и он подобрел.
— Поговорить могу с тобой, пожалуйста, — сказал он Ане. — Ты сама откуда?
Оказалось, она тоже из Каховки. Землячка! Ну, диво, где только каховчане не встретятся. А давно ли Аня оттуда? Да нет, по ее словам, не так давно, да, говорят, там сейчас ужас что творится, при беляках. Опять все стало как при старом режиме. Богачи вернулись в свои дома; тех, кто большевикам помогал, в тюрьмы посадили, офицерня белогвардейская пьет и гуляет, а в городе стон стоит.
Аня рассказывала, что перед уходом красных много каховских девчат записалось в сестры милосердия, и хорошо, что они так сделали, а то с приходом обратно белых в город, для девушек совсем житья не стало. Офицерье пьянствует и безобразничает, как при старом режиме, если не похуже.
Орлик зачем-то соврал Анечке, что у него есть невеста, зовут
— Позавидуешь, — со вздохом произнесла Анечка. — Девчата у нас все хорошие, а среди парней не все.
Орлик научился за время своей службы в кавалерии лихо заговаривать зубы и сбивать собеседника с мысли. Он вдруг спросил у Ани:
— Слушай, а куда мы путь держим?
Та отвечала шутливо:
— В рай везу.
— Да ну тебя! Говори, куда?
— Есть такой рай на земле. В степи тут он, уже близко нам. Вот увидишь!
Оказалось, Аня батрачила с год в имении одного из крупнейших землевладельцев Таврии Фальц-Фейна — «Аскания-Нова». Там, по ее словам, все богатейшее: постройки, сады, огороды, пашни, много и скота, и всего, всего! Нигде больше Аня такого не видела. Там посадки леса так разрослись, что в них заблудиться можно. А какие озера, пруды, и сколько там птицы!
«Вот где хорошо было бы устроить колонию для питерских ребятишек», — с горечью думал Орлик, слушая сказочные описания Ани.
До «Аскании-Новы», бывшей лишь одним из имений Фальц-Фейна в Таврии, оставалось еще верст десять. Аня надеялась спрятать там раненых у знакомого ей садовника.
— И сами там с тобой сховаемся, идет? — предлагала она.
— Там посмотрим, — увиливал он.
Еще не рассвело, когда Орлик двинулся на разведку в ту сторону, где ночью мерцали огни. Но не прошел Орлик и двух-трех верст, как услышал выстрелы. Где-то там, сзади, стреляли. Слышался конский топот. Сердце замерло у Орлика — не напали ли на Аню и раненых красноармейцев случайно заехавшие в кошару беляки? Криков никаких не слышно было, только выстрелы…
Вот стихло. Кони зацокали где-то ближе. Орлик теперь уже не шел, а сидел на корточках в высокой траве и выжидал.
Неизвестные всадники (он пе разобрал, кто там) проехали стороной, по другой дороге, за бугром. Белые, наверно. Когда цокот копыт стих, Орлик со всех ног пустился бегом обратно к кошаре.
Но он уже не застал в живых ни раненых красноармейцев, ни рыжей Ани.
7
Генерал Кутепов зверствует. — Знаменитая «Аскания-Нова». — Орлик снова не Орлик, а Саша Дударь. — Как мать Орлика лишилась комнаты с голубой люстрой. — Описание театра военных действий. — Дальнейшие приключения Орлика. — На пути к своим.
В дневнике наших героев есть леденящие душу записи Кати о том, что творилось в те дни в Крыму.
«Из Симферополя пришли наши разведчики, рассказывают: на улицах висят мертвецы. Это уже не Слащев, а Кутепов зверствует. Оказалось, злодей в генеральском звании распорядился таким образом запугать тех, кто сочувствует красным и помогает им. Местная дума просила Кутепова снять трупы повешенных с фонарей, чтобы хоть дети этого не видели. Трупы были сняты, но только через сутки… Боже, и как земля терпит таких, как Кутепов! Он и Слащев — два приспешника Врангеля, и все они трое друг друга стоят».