Последний Совершенный Лангедока

Крюков Михаил Григорьевич

– Тьфу, скоты! – ругнулся крестоносец, запахивая полог. – Попробуем эту.

Зрелище, открывшееся нам во второй повозке, было так неожиданно, что я отшатнулся. Лицом к нам на четвереньках стояла женщина и ела ломоть хлеба. Сначала я удивился такой странной для приёма пищи позе, но потом увидел сзади неё мужчину и всё понял. Я опасливо взглянул на Альду, но увиденное оставило её совершенно равнодушной, а может, она просто не успела ничего разглядеть. Мы обошли ещё несколько повозок, но все они были либо пусты, либо завалены

рухлядью.

– Похоже, всё-таки в первый раз мы угадали верно, – буркнул Гильом, – возвращаемся.

Он схватил за ремень проходящего мимо воина и скомандовал:

– Эй, ты, воды из колодца! Живо! И не вздумай сбежать, я твою рожу запомнил. Найду – повешу.

Крестоносец хотел что-то возразить, но взглянул на злое лицо рыцаря, длинный меч и кинжал, вздохнул и поплёлся за водой.

– Бегом, падаль! – бросил ему вслед Гильом.

Крестоносец перешёл на тяжёлую рысь.

Я с удивлением взглянул в лицо де Контра. Такого тона и таких слов я от него раньше не слышал.

– А ты как думал? – вздохнул он, перехватив мой взгляд. – Думаешь, это воины Христа? Нет, Павел Иатрос, это отребье, разбойники и мародёры. Нескольких я уже приказал вздёрнуть, остальные это знают, и боятся меня больше чем еретиков. Иначе дисциплины в лагере не будет.

Наконец, приплёлся солдат, разбрызгивая воду из вёдер себе на ноги.

– Вытащи этого из повозки, – приказал Гильом, – и лей на него. Лучше отойди, госпожа, потому что сейчас здесь будет довольно грязно.

Крестоносец стащил спящего за ноги с повозки и бросил на траву. Тот что-то промычал и попытался закрыть лицо рукой.

– Лей!

Плеснула ледяная вода. Я инстинктивно поёжился. Пьяный замычал, заворочался в луже, но в себя не приходил. Гильом примерился и саданул ногой ему по рёбрам. Это оказало действие, человек разлепил глаза.

– Лей ещё!

И снова поток плеснул на несчастного пьянчугу. Тот зафыркал, завозился в луже, попытался встать, да только ноги у него разъехались, и он опять плюхнулся в грязь.

Гильом потерял терпение. Он шагнул прямо в грязную лужу и поднял за шиворот пьяного. С шорохом вылетел из ножен кинжал и упёрся тому в горло.

– Ну? Ты хоть теперь что-то соображаешь?

Человек закашлялся и его бурно вырвало. Рыцарь отшвырнул пьяного.

– Вода осталась? – спросил он у солдата.

– Да, ваша милость, полведра ещё.

– Лей!

– Ох-х… Фр-р-р…

– Ну, слава Иисусу! Ты будешь лекарь?

– Я, г-господин… Каким недугом ск-корбны?

– К счастью, никаким, – рыкнул де Контр, – а то бы ты живенько отправил меня на тот свет! Видишь этого господина?

Лекарь вяло кивнул. Ему было плохо.

– Отныне главный лекарь войска – вот этот грек по имени Павел. Все его приказания исполнять как мои. Если он хоть раз пожалуется… – Гильом сделал характерный жест вокруг шеи. – Госпожа будет ему помогать. Сейчас

мы уйдём, а через два колокола вернёмся. К этому времени все повозки отдраить до блеска, шлюху – вон. В самой лучшей повозке будут жить господин и госпожа. Чтобы там всё было как надо. Понял?

– Понял, господин. – лекарь стремительно трезвел, в его мутных глазах плескался ужас, – не сомневайтесь… Мы… Это… Ну…

– Ты меня знаешь? – холодно спросил Гильом.

– Вы – господин де Контр.

– Правильно. Вот и не забывай. Госпожа, Павел, пока тут наводят порядок, прошу в мой шатёр.

В господской части лагеря порядка было побольше, по крайней мере, бесцельно бродящих солдат, девок и прочего подозрительного люда не было. Шатры стояли в относительном порядке и размещались неправильными концентрическими окружностями вокруг трёх самых больших, богато украшенных шатров. Над ними трещали разноцветные вымпелы, на копьях, воткнутых у входа, покачивались шлемы, у коновязей стояли дестриеры, которых охраняли юноши в гербовых сюрко и шапочках с перьями.

Шатёр де Контра был разбит приблизительно в середине лагеря.

– Прошу! – сказал он, откидывая полог.

Я пропустил вперёд Альду, пригнувшись, вошёл и огляделся. Шатёр был разделён на две части пологом, наверное, в дальней было ложе рыцаря. А перед нами стоял складной стол и несколько стульев. На кольях шатра висело оружие и кольчуга, от которой отчётливо пахло железом и маслом. В шатре было душно, поэтому Гильом откинул полог. В дверном проёме возникла физиономия не то слуги, не то оруженосца.

– Где тебя дьявол носит? – с угрозой спросил Гильом. – У меня гости! Вина и закусок!

Слуга исчез.

Мы расселись за столом и замолчали, глядя друг на друга. Наконец, Гильом вздохнул и сказал:

– Скажи-ка мне, Павел Иатрос, каким ветром тебя занесло в лагерь крестоносцев?

– Я ехал в Тулузу…

– И угодил к отрогам Пиренеев? Не пойдёт, придумай что-нибудь получше. Ты хоть представляешь, где мы, а где Тулуза?

– Нет, – честно ответил я. – Откуда? В Лангедоке я вообще не видел ни одной карты. Из Массилии я морем добрался до Нарбо, а там купил осла и стал искать римскую дорогу в Тулузу, но заблудился. По дороге я на своё несчастье встретил Юка де Сент Сирка, который был в плену у рутьеров, и освободил его…

– Ты? Освободил? Как? Подсыпал им в похлёбку слабительного, и они изошли на дерьмо? Прости, госпожа, за солдатский язык…

– Почти. Подсыпал им в костёр сонной травы, они и заснули.

– Надо же… – удивился Гильом, – а потом?

– Потом мы были в замке Фуа.

– Значит, трубадур не врёт? – прищурился крестоносец.

– В этой части нет.

– А в какой врёт?

– Во всех остальных.

– Откуда ты знаешь?

– А он всегда врёт.

– Ладно, оставим трубадура. Что было потом?