Последний в семье
Шрифт:
Сорка слышала от старого однорукого лесоруба, что ее отец жизнь положил ради Польши. Брайна рассказывала, что ее отец принес покаяние. Сорка знала, что в молодости Мордхе сбежал из дома. Почему он никогда не рассказывает, где он был? И почему он сбежал? Сорка уверена, что помнит свою мать — худую, высокую, укутанную в шали, хотя Брайна и считает, что этого не может быть. Она помнит, как мама плакала, прятала Сорку на груди, целовала, кричала на отца, что тот гой, что он ее не любит и она уйдет от него с ребенком, а потом замолкала. Становилось так тихо,
Даже и без брички, остановившейся под окном, Сорка уже знала о приезде Мразовской. Она быстро схватила книги и тетради, сложила их, еще раз посмотрела, помнит ли она наизусть «Возвращение тяти» [12] , пригладила волосы и стала ждать учительницу.
Мразовская была гувернанткой у Кроненбергов, и Мордхе договорился, чтобы она три раза в неделю приезжала в лес учить Сорку.
Мразовская была невысокая, стройная, с продолговатым аристократическим лицом, обрамленным с двух сторон причесанными на пробор волосами, в которых местами проглядывала седина. Она вошла с приятной улыбкой:
12
Стихотворение А. Мицкевича.
— Добрый день, Сореня!
Сорка сделала реверанс, поцеловала учительнице руку, та по-матерински обняла Сорку и поцеловала в лоб. Мразовская взглянула на часы на черном шнурке и села за стол:
— Ты готова, Сореня?
— Готова.
Сорка переходила от одной темы к другой, довольная тем, что Мразовская радуется ее успехам, и вдыхала тонкий аромат ее духов. Она подумала, что все в Мразовской было чистым, даже сухим, будто ее долго мыли, потом еще дольше сушили, и от сильной сухости у нее на лице появились морщинки.
Мразовская полировала ногти, привычно вторя ученице и постоянно говоря:
— Хорошо, хорошо! Ты учишься лучше, чем дочка Кроненбергов! Я только не понимаю, почему тебе так тяжело дается математика? Ты сделала задание, которое я дала?
— Нет. — Сорка опустила глаза.
— Нехорошо, нехорошо! — Мразовская покачала головой. — Не годится, чтобы я каждый раз делала твои задания. Были бы у тебя плохие способности, это другое дело. Это означает, что ты не стараешься, не хочешь, тебя придется наказать! Математика — важный предмет, очень важный, и женщины, которыми пренебрегают мужчины, должны преуспевать в математике! Я делаю за тебя задание в последний раз, в последний… Где книга?
Сорка сидела надувшись, раскрасневшись и чувствовала, что сейчас расплачется. Она была уверена, что не виновата: потратила два часа, но в чем ее вина, если ответ не сходится? Сорка разозлилась, не смогла сразу найти страницу и в расстроенных чувствах принесла книгу Мразовской.
Мразовская держала в руке карандаш и тетрадь, напрягая лоб, словно собираясь с мыслями. Она резко сказала:
— Читай!
Сорка
— Что же здесь непонятного? Дети в школе решают задачи посложнее, понимаешь? Если из первого крана вытекает в ведро столько-то воды в минуту, из второго — столько-то и из третьего — столько-то, а ведро вмещает в себя столько-то и столько-то, спрашивается…
Она принялась быстро писать круглые цифры и объяснила так понятно, что Сорка увидела, какая простая задача, расстроилась и признала правоту Мразовской в том, что она действительно плохо соображает.
— Ну посмотри. — Мразовская отложила карандаш. — Каков ответ? Двадцать минут?
Сорка посмотрела, порадовалась про себя, что ответ не совпал, и тихо сказала:
— Нет.
Мразовская еще раз проверила, не сделала ли она ошибки: снова перечитала задачу, смутилась и смягчилась. Потом взглянула на часы, спохватилась, что уже поздно, и сказала:
— Иногда бывает, что не получается. Дома еще раз проверю. Возможно, в ответе ошибка. Так, что у нас еще?
— История.
Мразовская нервно листала книгу, чувствуя, что Сорка довольна ее неудачей, и желая осадить ученицу, чтоб та не задавалась, ведь она все равно ничего не знает.
— Кажется, мы дошли до пятнадцатого века, верно?
— Да.
— Не могла бы ты мне сказать, как тогда жилось женщине в Польше?
Сорка замерла, не зная, что ответить. Она была не готова к такому вопросу, поскольку не обратила на него внимания, когда готовила задание. Сорка забормотала:
— Женщина в пятнадцатом веке, я думаю, в пятнадцатом веке женщина… Об этом, кажется, ничего не написано…
— Написано, написано, — улыбнулась Мразовская, довольная тем, что Сорка снова запнулась. — В главе «Семья» речь идет о женщине.
— Ах да, — Сорка стукнула себя рукой по лбу. — Я думаю, что запретили выдавать замуж девушек в одиннадцать-двенадцать лет. Дочерей стали считать наследницами так же, как и сыновей…
— А еще что?
— Еще? — Сорка щелкнула пальцами.
— Я имею в виду самое важное.
— Я не помню.
— Вот видишь. — Мразовская закрыла книгу, облокотилась на спинку стула, сверкнула глазами, довольная возможностью показать свои знания. — В пятнадцатом веке женщины начали принимать участие в общественной жизни. Уже на Казимира Великого женщин оказывали большое влияние. Те дамы были воспеты…
— Они были воспеты Кра… — перебила Сорка Мразовскую, но поняла, что ошиблась, поскольку Крашевский наверняка еще жив, покраснела и замолчала.
— Кем? — спросила учительница.
— Простите, я ошиблась.
— Если пани Сореня нужно всегда переспрашивать… — протянула учительница. — Теперь я уже не знаю, на чем остановилась. Где дневник?
Сорка подала ей дневник, увидела, что та ставит ей хорошие отметки, успокоилась и снова спросила:
— Это правда, что у Казимира была жена еврейка?