Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Скрою последующую сцену — не потому, что я стыжусь прочности взаимной преданности, объединяющей меня с Эмерсоном, или способов, которыми она проявляется — а потому, что обыденные слова неспособны описать силу чувств этого воссоединения. Возобновляя повествование, предлагаю вам представить меня в нежных руках мужа, и поэтому — невыразимое спокойствие, овладевшее мною.
Прежде всего, конечно, я спросила о Рамзесе.
— Полностью пришёл в себя. Снова такой же назойливо любопытный, как всегда, — ответил Эмерсон. — И как всегда, неизвестно где.
Со всё возрастающим удивлением я озиралась вокруг. Комната немалых размеров, стены окрашены синими, зелёными и оранжевыми яркими узорами, которые прерываются
— Значит, это правда, — удивлённо выдохнула я. — Едва могу в это поверить, хотя и вижу собственными глазами. Расскажи мне всё, Эмерсон. Как долго я болела? Какому чуду мы обязаны нашим спасением? Ты видел мистера Форта и его жену? Что это за место и почему оно оставалось неизвестным все эти годы с тех пор, как…
Эмерсон исключительно приятным образом прервал поток моих вопросов, а затем заметил:
— Ты не должна утомляться, Пибоди. Почему бы тебе не отдохнуть и не поесть немножко, а уже потом…
— Нет, нет, я чувствую себя совершенно здоровой, и я не голодна. Опасность заключается в том, что моя голова лопнет от любопытства, если его немедленно не удовлетворят.
Эмерсон устроился поудобнее.
— Может быть, ты и вправду не голодна. Кажется, с прошлой ночи я влил в тебя целый галлон бульона, когда появились первые признаки возвращения сознания. Ты пила, как птичка, любимая, послушно глотая, когда я подносил ложку к губам, но упорно не открывала глаз… — Голос прервался, и Эмерсону пришлось откашляться, прежде чем продолжить. — В общем, этот ужас наконец завершился, благодарение Небесам, и я, конечно, не хочу подвергать твою замечательную голову опасности лопнуть. И можно воспользоваться преимуществами того, что временно находимся в одиночестве.
Последние слова он произнёс со странной интонацией, но мне так хотелось услышать эту историю, что я не стала задавать вопросов.
— Ну так начинай, — потребовала я. — Последнее, что я помню — ты мягко положил меня на песок и рухнул рядом.
— Рухнул? Ничего подобного, дорогая моя Пибоди. Я просто решил немного передохнуть. И, должно быть, малость задремал. Когда я открыл глаза, то не мог им поверить — ко мне стремительно приближалось облако песка, поднятое копытами скачущих верблюдов. Я заставил себя встать: друзья передо мной или враги, демоны или люди — но я намеревался потребовать от них помощи. Они увидели меня, отряд свернул, и один всадник выехал вперёд. Он чуть не наехал на меня, прежде чем я узнал его, и я искренне убеждён, что исключительно удивление заставило меня… э-э… на некоторое время потерять контроль над собой. Когда я очнулся, вокруг меня столпились люди в накидках и капюшонах. Один из этих людей поливал водой моё лицо. Нет смысла упоминать, Пибоди, что я тут же повернулся, чтобы убедиться, что о вас с Рамзесом тоже позаботились. К твоим губам подносил чашку Кемит собственной персоной.
Вскоре его оттеснил другой, чьё лицо было закрыто белоснежной вуалью, занявшись тобой с таким авторитетным видом, что я и не подумал вмешиваться. Хотя мой мозг буквально кипел от разных вопросов, я оставил их на потом; наиболее важным было спасти тебя, моя дорогая Пибоди. После взволнованного обсуждения
Он не оставил нас; он принял единственно возможное решение для того, чтобы нас спасти. И первыми его словами были просьбы простить его за то, что он слишком долго задержался. Жизнь во внешнем мире, как он выразился, ослабила его; он смог пробежать всего пять миль! Те, кто должен был его встретить, ждали в оазисе — вот что означал водный знак на карте: настоящий оазис с глубоким колодцем. Кемит повёл их обратно по тропе на полной скорости, и если когда-либо спасение приходило в самый последний момент…
Но после того, как мы покинули оазис и отправились, чтобы преодолеть последний участок дороги, были минуты, моя дорогая Пибоди, когда я боялся, что спасение пришло слишком поздно. Твой врач, если можно так назвать его, продолжал обтирать тебя, чем-то смазывать и заливать в горло какие-то смеси. Ты была в ужасающем состоянии, и я не осмеливался вмешиваться, ибо не мог предложить ничего лучшего. Единственное, что я мог сделать, к дья… набраться терпения и ждать…
— О, мой любимый Эмерсон! — прижалась я к нему. — А если это был яд?
— Нет. — Эмерсон обнял меня ещё крепче. — Но только прошлой ночью я уверился, что ты вне опасности. И опять заболеешь, Пибоди, если не отдохнёшь. Я удовлетворил твоё любопытство…
— Даже и не начал! — воскликнула я. — Откуда Кемит знал, что в оазисе его ждали? Эти люди — потомки знати и царской семьи древнего Мероэ? Что это за место? Как ему удалось остаться неизвестным?
— Ответы на твои вопросы займут несколько дней, а не минут, — сказал Эмерсон. — Но я постараюсь объяснить покороче. Как тебе известно, существует множество одиночных пиков и больших горных массивов в западной пустыне. Это место — Святая Гора, как его иначе называют — массив, неизвестный до настоящего времени. Мы подошли к нему в темноте, после нескольких миль поездки по отдалённым предгорьям. Высота скал — тысяча футов, но они выглядели ещё выше, возвышаясь под лунным небом, будто руины огромного храма. Вертикальная эрозия превратила их в лабиринт из естественных столбов с извилистыми проходами между ними. И это фантастическое зрелище, дорогая Пибоди, было последним, что я видел. Как только мы достигли подножия скал, нам с Рамзесом завязали глаза. Конечно, я протестовал, но безрезультатно: Кемит был очень вежлив, однако непреклонен. Существует только один путь через скалы, и он хранится в строжайшем секрете. Я пытался отслеживать извилины и повороты, но сомневаюсь, что смогу повторить этот путь. Через некоторое время мой верблюд остановился; не развязывая глаз, мне помогли спешиться и усадили в паланкин. Я дал Кемиту слово не снимать повязку с глаз. Иначе, как он вежливо, но твёрдо сообщил мне, меня свяжут по рукам и ногам.
— И ты сдержал слово, Эмерсон? — спросила я.
Эмерсон усмехнулся. Его лицо было загорелым и здоровым, как всегда. Ну, может быть, несколько похудевшим. И я с радостью отметила, что он был чисто выбрит.
— Как ты можешь сомневаться, Пибоди? Во всяком случае, паланкин был плотно занавешен — ни зги не видно. Легко прийти к выводу, что меня везли не лошади и не верблюды, а люди; однако я никого не видел, потому что повязку сняли только тогда, когда мы оказались в этом доме, а спутники ушли. И потом, если честно, мне ни до чего не было дела, кроме надлежащей заботы о тебе.