Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Зарождающийся бледный восход солнца озарил восточную часть неба, когда мы уже завершали приготовления к отъезду. Я смазала язвы верблюдов целебным средством и заставила зверей принять дозу наливки моего собственного изобретения — укрепляющие травы и капелька бренди. (Эмерсон выразил сомнения по поводу бренди, но верблюдам это явно пришлось по вкусу.) Тщательно сбалансированный и обитый ватой багаж покачивался на их спинах. Я встала на переднюю ногу коленопреклонённого верблюда и уселась в седло. Рамзес уже устроился на вершине кучи багажа, будто обезьянка. Эмерсон последовал нашему примеру. Мы были
Я повернулась и взглянула на нашу маленькую экспедицию. Крошечную: только дюжина верблюдов и пять всадников, не считая нас. Одним из них был Кемит. Он стал первым добровольцем. И, если честно — единственным; остальные согласились только после выплаты умопомрачающего подкупа. Все молчали; ни весёлой болтовни, ни песен, ни смеха, которыми они обычно встречали новый день. Холодный серый свет бросал мертвенную бледность на мрачные лица, а также на тех друзей и членов семьи, которые пришли попрощаться.
Эмерсон вскинул руку. Его глубокий голос прокатился по пустыне:
— Отбываем с благословения Бога! Ма эс-саламех!
Формальный ответ прозвучал нестройным хором.
— Нишуф вишхак фи хейр! Пусть тебе удастся снова встретиться с нами! — Но я чувствовала отсутствие убеждённости в голосах, среди которых слышался женский плач.
Эмерсон заглушил его звучным исполнением арабской песни и погнал своего верблюда рысью. Стиснув зубы (рысящий верблюд — наиболее болезненная вещь на этой земле), я последовала его примеру. В облаке песка, сопровождаемые песней, наш караван загромыхал прочь.
Как только мы оказались вне поля зрения всех остальных, Эмерсон позволил своему верблюду перейти на прогулочный шаг. Я подъехала к нему.
— Мы движемся в правильном направлении, Эмерсон?
— Нет. — Эмерсон посмотрел на компас и повернул верблюда немного вправо. — Исключительно для эффекта, Пибоди. Волнующее отбытие, не так ли?
— Конечно, дорогой, и это принесло желаемый результат.
Один из мужчин напевал: «Она сказала: «Приходи ко мне, юноша, и нас окутает сладкий дурман». Остальные что-то жужжали, подпевая.
Утренняя прохлада сменилась теплом, а затем невыносимой жарой. Когда наступило самое жаркое время дня, мы остановились отдохнуть в тени одиноко возвышавшейся голой скалы. Пустыня изменчива, как и люди. Великое песчаное море Сахары с безжизненными золотыми дюнами осталось далеко на севере. Здесь под нашими ногами был песчаник, а не известняк, и плоскую поверхность прерывали скалы и овраги, отмечавшие ход древних водных путей. Ближе к вечеру мы снова пустились в путь. Только тогда, когда из-за приближающейся тьмы дальнейшее путешествие стало невозможно, мы остановились, чтобы разбить лагерь. Нам не встретилось никаких признаков тех, кто, возможно, предшествовал нам — даже костей погибших людей и верблюдов, которые превратились в ужасные указатели вдоль таких хорошо освоенных маршрутов, как Дарб-эль-Арбаин.
— Мы в стороне от всех известных караванных путей, — сказал Эмерсон, когда я упомянула о своих наблюдениях, сидя у костра. — Ближайшая часть Дарб-эль-Арбаин в сотнях миль к западу отсюда; не существует известного пути между ним и этой частью Нубии. Тем не менее, я надеялся найти какой-то знак, оставленный
Звёзды сверкали, как драгоценные камни в небесах, холодном и безвоздушном пространстве, прохладный ветер трепал мои волосы. Мы сидели в задумчивой тишине, пока луна не взошла, отбрасывая странные тени на посеребрённых песках.
Следующий день был повторением первого, не считая того, что местность стала ещё более засушливой и устрашающей. В этой абсолютной пустоте любой предмет превратился бы в маяк; следы, которые Эмерсон определил как принадлежащие антилопе, были так ясны, как будто их напечатали на песке. Но никаких признаков человека. В тот вечер один из верблюдов оказался больным, так что я дала ему дополнительную дозу наливки. Несмотря на это, он умер ночью. Я не удивилась — он был самым слабым из всех. Оставив беднягу лежать там, где он упал, мы поспешили дальше.
К полудню третьего дня невероятные изменения температуры — от невыносимой жары днём до замораживающего холода ночью — и неудача в поисках хоть каких-то следов каравана Реджи начали сказываться даже на самых выносливых. Постоянно сыпавшийся песок высушивал нашу кожу; непривычка к верховой езде причиняла боль. Мужчины ехали в угрюмом молчании. Уродливая дымка, скрывавшая солнце, не уменьшала жары, но внушала страшные ожидания песчаной бури. Казалось, я впала в какое-то оцепенение ступор, пока верблюд плёлся вперёд, и трудно было сказать, что болело больше: голова или определённые части моей злополучной анатомии.
От полузабытья меня пробудил крик. Ошеломлённая и одурманенная, я слабо повторила:
— Что? Что случилось?
Эмерсон так ликовал, что даже не замечал моей слабости.
— Смотри, Пибоди! Вот они! Ей-Богу, этот ненормальный был прав!
То, что он увидел, вначале показалось очередным миражом, дрожащим, как будто за ним наблюдали сквозь воду. Но эти предметы становились всё больше и больше по мере того, как мы принуждали верблюдов пошевеливаться. И вскоре мы достигли нашей цели: пары высоких скалистых колонн, близнецов-обелисков, отмеченных на карте мистера Форта. Они входили в большую группу обрушившихся камней, возвышаясь над меньшими собратьями, как грубо обтёсанные колонны или воротные столбы уничтоженных дверей.
* * *
— Здесь было какое-то строение, — заявил Эмерсон спустя короткое время. Открытие оживило его; он выглядел свежим и весёлым, как будто провёл день, шатаясь по английским лугам. — Я не могу найти никаких следов рельефов или надписей, но они, возможно, были стёрты песком. Мы разобьём лагерь здесь, Пибоди, хотя ещё рано. Я хочу немного заняться раскопками.
Развернув бурную деятельность, он получил скудную помощь от мужчин. Со стоном и протестами они потребовали дополнительный рацион воды, прежде чем вообще согласились приступить к работе, и трудились медленно и неохотно. Только Кемит, больше, чем обычно, похожий на бронзовую статую, занялся делом с присущим ему рвением. Через час Эмерсон был вознаграждён несколькими осколками камня и керамики, а также бесформенным уродливым комком, который вызвал крик восторга: