Последний верблюд умер в полдень
Шрифт:
Эмерсон соизволил объяснить.
— Блестящий спектакль, мой дорогой, — сказала я. — Надеюсь, он обеспечит нам несколько преданных сторонников. Эти люди обязаны тебе жизнью.
— Не рассчитывай на это, Пибоди. Старые предрассудки живучи. И случившееся может иметь неприятные последствия. Успешные демагоги не пользуются популярностью в тиранических обществах. — Хмурый взгляд Эмерсона просветлел, и он пожал широкими плечами. — Да ладно, у меня не было выбора в этом вопросе. Теперь я хочу ванну. Где эта мерзкая свита? Когда они действительно
Искупавшись, переодевшись и усевшись за превосходный стол, мы с Эмерсоном воздали должное еде. Пришлось побеседовать с Рамзесом о его манере есть пальцами и класть локти на стол.
— Ты полностью превращаешься в маленького кушита, Рамзес, — ругалась я. — И твоя голова по-прежнему голая, как яйцо. Я приказала тебе не позволять снова брить её.
— Они были довольно настойчивы, мама, — ответил Рамзес.
— Значит, ты должен быть ещё настойчивее. Я не намерена возвращаться в цивилизованное общество, пока твои волосы находятся в подобном виде.
Когда стол очистили и подобрали все крошки, Реджи предложил пойти в сад.
— Мне нужно поговорить с Ментарит о волосах Рамзеса, — сказала я. — У меня не будет… Где она? Я не видела, как она ушла.
— Это то, что я хотел вам сказать, — прошептал Реджи, взяв меня за руку. — Она пошла обратно в храм. Сюда вернётся Аменит.
— Миссис Эмерсон вполне способна передвигаться без вашей помощи, Фортрайт, — нахмурился Эмерсон. — Руки прочь от моей жены, будьте так любезны.
Реджи отскочил от меня, будто ужаленный, и мы отправились в сад. Когда мы шли вдоль бассейна, у дальней стены яростно закачались лозы. Сверху на нас смотрела мордочка, покрытая коричневой шерстью.
Рамзес приветствовал кошку каким-то своеобразным журчащим шумом. Она ответила тем же, но вместо того, чтобы прыгнуть вниз, стала прогуливаться по верху стены. Рамзес поплёлся за ней, подняв глаза и вытянув руки, как миниатюрный Ромео в погоне за пушистой, странствующей Джульеттой.
— Одна из храмовых кошек — и здесь? — воскликнул Реджи.
— Откуда вы знаете, что это храмовая кошка? — спросил Эмерсон, а я одновременно поинтересовалась: — Из храма Бастет?
Как требовала вежливость, Реджи в первую очередь ответил мне:
— Бастет, Исида, Мут — все эти языческие богини одинаковы. Её кошки принадлежат к определённой породе, более распространённой, чем простой вид, и считаются священными.
— Она не хочет спускаться, — обидчиво заныл Рамзес, будто самый обычный ребёнок. — Мама, ты…
— Нет, я не могу, — твёрдо ответила я. — Кошки не восприимчивы к подобным убеждениям, используемым в человеческом обществе, и, более того, они эксцентричные индивидуалисты…
— Обладающие чрезвычайно острым слухом, — закончил Эмерсон. — Кажется, следует ожидать гостей, Амелия.
Движимые неопределённым инстинктом, мы подошли ближе друг к другу. Кошка исчезла, и Рамзес тоже встал рядом со мной. Когда появился посетитель, за которым
Тарек — а это был именно он — уселся в кресло, поспешно установленное слугами позади него. Широкие золотые браслеты заблестели на солнце, когда он жестом приказал принести кресла для нас и для сопровождавших его мужчин. Одним из них был Песакер, Верховный жрец Аминреха, явно не пребывавший в приятном расположении духа.
Да и Тарек изменился. Взор, который он устремил на нас, разительно отличался от прежнего доброжелательного взгляда, и вместо формальных приветствий принц разразился гневной речью:
— Что вы за люди, если лишены вежливости и благодарности по отношению к тем, кто вас спас? У вас нет никакого уважения к нашим обычаям? Вы нарушили один из наших строжайших законов; мы оказали вам милость, вернув друга. Теперь вы совершили святотатство. Если кто-то из наших людей совершит подобное, то умрёт!
— Но мы не из ваших людей, — спокойно ответил Эмерсон. — И если мы нанесли обиду, то сделали это в неведении, и глубоко сожалеем, что так поступили. И готовы возместить ущерб, что бы для этого ни потребовалось.
— Вы действительно невежественные варвары, — задумчиво произнёс Тарек.
Уголки губ Эмерсона дёрнулись.
— Справедливо, — промолвил он так же веско. — Но обязанность мудрого — воспитывать невежд, а не наказывать их. Разве это утверждение не является таким же справедливым?
Тарек задумался над высказанной мыслью. Лицо Песакера потемнело. Он, возможно, понял не всё сказанное, но увидел, что настроение принца смягчилось, и был недоволен.
— Что они говорят? — рявкнул он. — Не слушай их. Им нет никакого оправдания (?) за совершённые преступления. Я приказываю…
— Ты смеешь мне приказывать? — повернулся к нему Тарек. — Здесь ты не говоришь от имени бога. Я сам решу судьбу этих преступников.
Меня иногда обвиняют в излишней опрометчивости и импульсивных действиях. Но не в этот момент. Я тщательно обдумала то, что намеревалась совершить, да и сам Эмерсон выдвигал аналогичное предложение. (Хотя, конечно, впоследствии он утверждал, что ничего подобного даже не имел в виду.)
— Мы очень благодарны Вашему Высочеству за доброту, — вмешалась я. — И, как уже говорил мой муж, глубоко сожалеем о неумышленно нанесённом оскорблении. Пожалуй, нам лучше всего было бы покинуть вас. Нам понадобятся верблюды — дюжина или иное необходимое количество — и сопровождение до оазиса.
Эмерсон поперхнулся и пробормотал что-то, очень напоминавшее «неисправима».
Тарек откинулся на спинку кресла и изучал меня, даже не улыбаясь.
— Что? Вы хотите оставить нас? Возможно, то, что вы говорите, правда; мы должны учить, а не наказывать вас. Кроме того, и вы можете учить нас, и тем самым заслужить большие почести и высокое положение.