Последний выбор
Шрифт:
— Не думал, что я это скажу, — задумчиво почесал бороду Зелёный, — но Контора — молодцы. А я-то думал, зачем они такие силы перебросили.
— Победитель получает всё, — пожал плечами полковник, — мы ушли. Мы больше не враги вам. Мы уничтожены.
— Не до конца, — сказала Таира. — Я убивать вас.
— Уймите свою дикарку, — скривился тот.
— Или что?
— Или будет очень много крови. Смотрите!
Военные расступились, за их плотным строем стоит около сотни человек — испуганные дети, полуобморочные женщины. Ещё какие-то люди в штатском,
— Вы видите эту броню? — спросил полковник.
Знакомые кирасы с геометрическим камуфляжем надеты на всех женщин и даже висят, как на вешалках, на маленьких детях. Не на всех, но на многих. Десятка два или три.
— Я включу детонаторы, если понадобится. Вы знаете, что с ними будет.
Я знаю. Видел не раз. Пуф — и облако красного аэрозоля, из которого разлетаются конечности, и падает на землю оторванная голова. «Пиздец-пакет» называли это мобилизованные солдаты. Хотя их здесь нет, наверное, все полегли там, у маяка.
— Давайте договариваться, уважаемая, у нас однажды отлично получилось, помните? — полковник растянул губы в улыбке и даже подмигнул.
Ольга стояла с непроницаемым лицом, глядела на него мрачно. Я придерживал Таиру за локоть, чтобы она не наделала глупостей, и чувствовал, как она напряжена. Мне казалось, что среди испуганных женщин я вижу одну с молочно-белыми волосами, но её всё время кто-то загораживал.
Сквозь толпу протолкался мужчина и авторитетно заявил: «Марина Петровна пришла в себя. Велела людям расходиться, а Комспасу оставаться здесь. Можете разбить лагерь. К городу не приближаться. Ольгу Громову просит проводить к ней».
— Одну? — спросил я.
— Как хотите.
— Я с тобой, — сказал я быстро.
По дороге Ольга задала провожающему нас мужчине вопрос.
— А как фамилия Марины Петровны?
— Эквимоса, — ответил тот.
— Но… как? — Ольга даже остановилась. — Как это может быть?
— Как обычно бывает. По мужу.
— А девичья, девичья фамилия?
— Кажется, Симонова, а что?
— О, чёрт. Чёрт. Чёрт… — Ольга стояла, как громом поражённая.
— Вы идёте? — спросил наш проводник.
— Идём… Идём, да, — она решилась и зашагала прямо.
Прошли мы недалеко — на дороге стоит машина с красным крестом, задние распашные двери раскрыты, на порожке сидит ещё бледная, но уже пришедшая в себя пожилая женщина. Вокруг суетятся врачи, она вяло отмахивается от них, пристально глядя на идущую к ней Ольгу.
— Маринка, — сказала рыжая уверенно. — Я не узнала тебя сразу.
— А я, вот, представь, узнала, — сказала бабуля. — Хотя и не видела лет тридцать. Но тогда ты была старше, чем сейчас.
— Но… Эквимоса? Мигель…
— Мигель — мой свёкор, мир его праху. Пятнадцать лет как схоронили его. Да и муж мой, Хосе Мигелевич, три года как оставил меня вдовой. Много времени прошло, Оля, а ты выглядишь так, как будто все эти годы молодела.
— А Иван,
— Ты не помнишь? — удивилась женщина. Теперь, приглядевшись, я узнавал в ней Марину, лихую подругу Македонца. С трудом, но узнавал. Годы беспощадны к женщинам.
— Он же погиб, когда… Сколько тебе было-то? К тридцати, наверное? Сын ваш тогда только в школу пошёл. Ты серьёзно не помнишь? Первое нападение? Его ранили в грудь, он недолго мучился, почти сразу отошёл. Ты тогда чуть не рехнулась. А как по мне — так и рехнулась даже. Судя по тому, что наворотила потом…
— А сын? Где мой сын?
— Ты же забрала его с собой, когда вы… Ну, когда всё это случилось. Раскол, Комспас, уход… Вон же, внучек твой бедовый ружьём на пустыре машет.
— Внучек? — побледневшая Ольга споткнулась, ухватилась за дверь «скорой» и села рядом со старухой. — Тём, ты не мог бы оставить нас? Кажется, нам нужно многое обсудить со старой подругой…
Оставив Ольгу, отправился обратно, прямиком в лагерь Комспаса. Наши поднялись обратно на дирижабль и теперь мрачно рассматривали эту суету сверху, с прогулочной палубы. А я пошёл туда, где военные раскидывали шатры возле своей техники. Солдат в серой броне шагнул мне навстречу, подняв руку запрещающим жестом, но полковник со шрамом заметил меня и велел пропустить.
— Я смотрю, вы с ней всё ещё вместе? — спросил он.
— А ты знал? — в свою очередь спросил я.
— Что она в каком-то смысле моя бабушка? Знал, конечно. Это придало особую пикантность ситуации, согласись.
— Извращение какое-то, — я понял, что между ними, пожалуй, действительно есть некое сходство, но если не знать, то не увидишь.
— Извращение — с таким усердием уничтожать то, что сама и создала. Комспас — её идея.
— Ольги?
— Моей бабушки. Это всё-таки не совсем одно и то же.
— Не могу сказать, что я что-то понял, но я пришёл не за этим. Я ищу женщину.
— Ещё одну? — засмеялся полковник.
— Сёстры моей жены были у вас. Одну вы изнасиловали и убили. Вторую я не нашёл, и думаю, что она с вами.
— Мы забрали женщин, не задействованных в конвейере воспроизведения популяции.
— Это не ваши женщины. Вы их удерживаете насильно.
— Наши. Мы их купили или взяли в бою. Ваша Коммуна точно так же забирает детей. Мы хотя бы детей получаем естественным путем.
— Насилуя привязанных к кроватям женщин?
— Что за болезненные фантазии? Разумеется, мы осеменяли их искусственно, это надёжнее.
— Вы омерзительны.
— Мультиверсум — жестокое место. Мы выживали.
— Надеюсь, вы сдохнете достаточно мучительно.
— Это не вам решать. Для этого анклава мы сделали слишком многое, чтобы они не закрыли глаза на цену. Они брезгливо отворачивались от наших методов, но снисходительно принимали их плоды. И сейчас примут. А вы оставите нас в покое. Потому что мы больше не опасны для вас, а месть — дорогое удовольствие. Моя бабуля — рациональная женщина. В любой своей ипостаси.