Последний взгляд
Шрифт:
– Я умру раньше. И не знаю, будет ли это справедливо, но милосердно, во всяком случае, будет.
– В вас ужасно много детского, вам это известно?
– Ужасно много.
– Неужели я вас не разозлила?
– Я злюсь, когда ко мне враждебны. А вы не враждебны. Напротив, вами руководит обычное в женщине желание нянчить мужчину. Вы, собственно, хотели сказать, что мне пора жениться, не то некому будет нянчить меня и лелеять мою одинокую старость.
– Ах, вы… - выпалила она, но, не договорив, расхохоталась.
Пообедав, мы оставили машину у ресторана и пошли по главной улице к морю. Прибой выл, то набегая
Почти у самого берега мы повернули направо и, миновав недавно построенное многоэтажное административное здание, подошли к мотелю, стоявшему на углу следующего квартала. Мойра остановилась как вкопанная и долго смотрела на мотель.
– Мне казалось, это тот самый угол. Видно, я ошиблась. Никакого мотеля здесь тогда не было, - но тут ее осенило: - Ну конечно, мы стоим на том же углу, верно? Просто наш отель снесли, а на его месте построили мотель, - сказала она горько, словно вместе со старым зданием ушла в небытие частичка ее прошлого.
– Это не тот, что назывался «Магнолия»?
– Он самый, «Магнолия». Вы здесь останавливались?
– Нет, - сказал я, - но, видно, в вашей жизни он много значил.
– Значил и значит. Я здесь прожила два года, после того как Ральф ушел в плавание. Теперь мне кажется, что только тогда я и жила настоящей жизнью. Я никому никогда об этом не рассказывала.
– Даже мужу?
– Еще бы, - отрезала она.
– Когда пытаешься что #8209;то объяснить Ральфу, он тебя не слышит. Он вникает в твои побуждения, вернее, в то, что ему кажется твоими побуждениями. Кое #8209;как вникает в подтекст. Но тебя он просто #8209;напросто не слышит. Это профессиональная болезнь психиатров.
– Вы недовольны мужем.
– И вы туда же!
– Однако она продолжала: - Да, недовольна и им, и собой. И это недовольство давно во мне накапливается.
Она замолчала и, схватив меня за руку, потащила через освещенный перекресток и дальше - вниз по склону - к морю. Водяная пыль радужными облаками клубилась вокруг разбросанных там и сям фонарей. На поросшей травой пустоши и прибрежной тропке не было ни души. Мы спустились на тропку.
– Сначала я грызла себя за то, - снова заговорила она, - что поступаю нехорошо. Мне едва исполнилось девятнадцать, и меня терзало чувство вины - обычная вещь в молодости. А потом за то, что не довела все до логического конца.
– Вы что #8209;то утаиваете.
Она подняла воротник шубки, защищаясь от брызг. Воротник полумаской закрыл лицо Мойры, придавая ей разбойничий вид.
– Так оно и есть.
– А мне кажется, вам хочется излить душу.
– Что толку? Все это в далеком прошлом, куда возврата нет, - сказала она горько и быстрыми шагами пошла прочь.
Я бросился за ней. Ее настроение то и дело менялось. С женщинами, пытающимися на склоне лет отыскать смысл своей жизни, такое случается.
На темной и узкой тропе можно было ненароком оступиться и рухнуть с кручи в бурлящее море. Я догнал миссис Смизерэм уже в бухте, свидетельнице счастливых дней ее молодости. Белые гребни разбивались о крутой берег. Мойра сняла туфли, я спустился по ступенькам вслед за ней. Мы остановились у самой кромки прибоя.
– Держи меня.
Я не понял, к кому она обращалась: ко мне или к тому, другому.
– Вы любили человека, который погиб на войне?
– Нет. Просто мальчика - он
– Это с ним вы сюда приходили, с ним чувствовали себя Евой в раю?
– С ним. И меня до сих пор гложет вина. Я жила здесь с тем мальчиком, пока Ральф сражался за родину.
– Когда она говорила о муже, в голосе ее звучали саркастические нотки.
– Ральф писал мне длинные - как и положено мужу - письма, но это ничего не меняло. Мне только хотелось сбить с него спесь - такой он был самоуверенный, такой всезнайка. Думаете, я немного сумасшедшая?
– Нет.
– Знаете, а Сынок был сумасшедший. По #8209;настоящему.
– Сынок?
– Ну, тот мальчик, с которым я жила в «Магнолии». Он ведь был пациентом Ральфа, я через мужа с ним познакомилась. Ральф просил меня приглядывать за ним. Вот вам ирония судьбы.
– Остановитесь, Мойра. Вы накличете беду.
– Некоторые могут сами накликать беду. Других она настигает. Если б можно было вернуть то время, я бы, наверное, поступила иначе…
– Что бы вы изменили?
– Не знаю, - сказала она уныло, - давайте не будем больше об этом говорить.
– И зашагала прочь. От ее обнаженных ступней на песке оставались следы, посредине узенькие, словно осиная талия. Я залюбовался ее грациозной походкой, но она тут же неуклюже пошла на меня спиной. Она пятилась назад, тщетно стараясь попадать в свои следы. Вскоре она налетела на меня, и моя рука уткнулась в ее прикрытую мехом грудь. Я обнял Мойру и притянул ее к себе. Лицо ее было мокрым - от брызг или от слез, не знаю. Во всяком случае, я почувствовал на губах вкус соли.
Глава 21
Когда мы возвращались к машине, ярко освещенная улица уже опустела. Звезды были расставлены по местам и казались очень близкими. Так и не встретив никого на своем пути, я вошел в ресторан и позвонил Джорджу Траску.
Он тотчас снял трубку.
– Квартира Траска, - сказал он плачущим усталым голосом. Я представился и сказал, что хотел бы поговорить с ним о его жене.
– Моя жена погибла.
– Очень сожалею. Но, может быть, вы разрешите мне приехать. Я хочу задать вам несколько вопросов.
– Пожалуйста.
– Видно, ему некуда было девать время.
Из машины, как серо #8209;голубая кошка из норы, выглядывала Мойра.
– Отвезти вас в больницу? Мне придется поехать по делу.
– Возьмите меня с собой.
– Дело малоприятное.
– Мне все равно.
– Если б вы развелись с мужем и вышли за меня, вам было бы не все равно. Я почти все вечера так провожу.
Она похлопала меня по колену.
– Знаю, что не гарантирована от страданий. Я сама подставляю себя под удар. Но до смерти надоело осторожничать, чтоб не дай бог не нарушить профессиональную этику.
Я взял ее с собой. На Бейвью #8209;авеню полицейской машины уже не было. У дома Трасков по #8209;прежнему стоял черный «фольксваген» с помятым крылом. Теперь я вспомнил, где видел его: в Пасадене, под ржавым навесом миссис Свейн.
Я постучал, дверь открыл долговязый Джордж Траск, в темном, как и подобает случаю, костюме и черном галстуке. Держался он незаметно и услужливо, как держатся гробовщики. Только по его покрасневшим глазам и по тому, что он меня не узнал, я понял, как он потрясен.