Последняя аристократка
Шрифт:
Она обратила улыбающееся лицо в сторону спешащего к ним Аполлона, а в словах её прозвучала такая ненависть, что Арнольду стало не по себе. Он представил, какое разочарование будет ожидать бедного майора в один прекрасный момент. Да что там разочарование, удар, но тут уж ничего не поделаешь, Аполлон сам себе его подготавливал.
Даже по некоторым обрывочным сведениям о Юлии, которыми располагали органы, он понимал, что Ковалев срубил дерево явно не по себе. Добровольно уселся на пороховую бочку… Да ещё и пытается закурить!
— А
— Да уж, сухой былинкой тебя назвать язык не повернется, — довольно хохотнул Аполлон и обратился к Арнольду. — Вы свободны, товарищ старший лейтенант. Благодарю за службу!
— Служу Советскому Союзу! — браво козырнул Аренский, поддерживая шутку начальства, и стремительно зашагал прочь, все ускоряя шаги.
Ему было не по себе. Вроде, и просьба Юлии всего лишь рассказать Аполлону о Яне-враче не содержала в себе ничего особенного, но на душе Арнольда было погано.
Юлия нарочно не стала таить от него своих намерений. Этим она привязывала его к себе крепче, чем воры общим преступлением. Общей тайной! Самое страшное, что он никак не мог предупредить Аполлона. Тот обожествлял свою возлюбленную, которая пока и ничем себя не выдала, была постоянна и преданна.
Скажи он Аполлону о её словах, тот только посмеется. А если и не посмеется, то сделает проще: уберет Поплавского с лица земли. Благо, в зоне Ковалев — царь и бог. Из-за шлюхи подставлять под смертельный удар другого человека? К тому же, родственника Наташи. Если Арнольд и не был теперь в неё влюблен, то добрые чувства остались. Слишком много она для него в жизни сделала!
После обеда Аполлон пришел на работу несколько смущенный и даже будто виноватый.
— Знаешь, Алька, а ведь моя женушка права: я — самовлюбленный эгоист, глухарь на току, который ничего не видит и не слышит. Неблагодарный!
— Что-то вдруг тебя на самоуничижение потянуло? — удивился Арнольд.
— Права Юлия, ох, права! Много у нас власти и мало души. Уже своих самых верных и надежных товарищей не бережем и не ценим…
— Да что случилось-то?
— Хоть раз в жизни я подумал о ком-нибудь, кроме себя?
— О Юлии подумал.
— То-то и оно! А о тебе? Разве думал я о тебе?
— Кто же на мое представление рапорт писал?
— Это мне по службе положено — подчиненных в звании повышать. А то, что ты меня, можно сказать, от верной смерти спас?
— А для чего же тогда нам друзья? — Аренский никак не мог взять в толк, о чем горюет его непосредственный начальник и друг.
— Вот! О тебе, как о друге, я и не подумал. Скажи, ты очень любишь свою Виолетту?
— Очень, — хмуро ответил Арнольд и насторожился. Зачем ему Виолетта понадобилась?
— Да не зыркай ты
— Сейчас подберу. Молодой… А поточнее возраст неизвестен?
— Известен. Лет двадцать, двадцать один.
Арнольд почувствовал, как у него задрожали колени. Неужели Юлия так быстро сдержала свое обещание?
— Нашел, что ли? — поторопил Ковалев, когда он в смятении замешкался у картотеки.
— Дело Зуевой Матрены Филипповны, — сообщил Арнольд. — Только она у нас в больнице лежит, муж-изверг, которого она топором рубанула, кажется, почки ей отбил.
— Вот и хорошо, что отбил, — задумчиво сказал Аполлон и, заметив удивленный взгляд товарища, поправился. — То есть я хочу сказать, эта кандидатура нам подходит. Теперь ты можешь поменять местами дело Румянцевой Виолетты и этой самой Матрены…
— А если она выживет? — невольно вырвалось у Арнольда.
— Делай, как я тебе говорю! — огрызнулся тот. — И вообще, раз ты такой чистюля, решай сам, кто тебе дороже — Виолетта или вот эта членовредительница?!
Он вырвал из рук Аренского дело Зуевой и швырнул на стол.
— И поторопись, пока я не передумал! — Ковалев вышел из кабинета, хлопнув дверью.
"А что я, собственно, хотел? — подумал Арнольд. — Хотел вытащить свою любимую из неволи, не замарав рук, не перепилив решетку, не убив надзирателя… Надо читать побольше приключенческих романов. Просто раньше я не давал себе труда о том подумать. Делал вид, что все хорошо вокруг меня. А ведь не в детском садике работал. Что может быть лучше — человек умирает, а благодаря его смерти спасается живой… Виолетта. Если же Матрена выживет…"
На такой случай его фантазии уже не хватало. То есть он знал, догадывался, что в таком случае может сделать Ковалев. Только вот станет ли Арнольд ему препятствовать? Не станет. И если ради Виолетты ему надо принять камень на душу, он это сделает. Не камень, глыбу, скалу, только чтобы она жила и радовалась жизни. И, конечно, ему, Арнольду…
Подлая мыслишка пробежала в его сознании, промелькнула, но саднящий след оставила: а что если и Виолетта не любит его, так же, как Юлия Аполлона, а только притворяется?!
От такой мысли становилось уж и вовсе невыносимо мерзко на душе, потому он сам себя одернул: сравнивать Юлию и Виолетту было просто-таки непорядочно по отношению к последней.
Через два дня после случившейся между товарищами не то размолвки, не то просто нечаянного всплеска раздражения Аполлон пришел на работу потерянный, чуть ли не в отчаяньи.
Он не раздеваясь тяжело упал на стул:
— Что делать, скажи, что делать, если с нею что-нибудь случится, я этого не переживу!
— А ты не мог бы подоходчивей объяснить, что тебя так обеспокоило? спросил Арнольд.