Последняя книга, или Треугольник Воланда. С отступлениями, сокращениями и дополнениями
Шрифт:
И я с нетерпением ждала выхода книги Гиреева, главным образом, по этой причине. Увы, ни материалов «белогвардейских архивов», ни «деловых» писем Булгакова в ней не оказалось. Гиреева несло на крыльях фантазии…
Помните, в «Жизни господина де Мольера»: «Дамы пишут трогательно, с этим ничего уж не поделаешь!.. Кто пишет трогательнее, чем дамы? Разве что иные мужчины». Трогательнее, чем Гиреев, написать невозможно. В его «документальной повести» столько слез, что местами хочется отжать повесть над тазиком.
«Сестры встретили его со слезами… Мать билась в истерике… Немного придя в себя и узнав старшего сына, она заплакала тихими слезами и поманила его к себе. Он упал на колени у самой кровати…» (с. 22). «Мать и сестры все
Герой обращается к своей матери так: «„Что случилось, матушка?“ — Она держала в руке букет свежей сирени, на губах — добрая улыбка…». Хотя из опубликованных писем Михаила Булгакова уже было известно, что он называл свою мать мамой. Она же о своем покойном муже говорит как о батюшке: «Расплакалась… Вытерла слезы и подняла голову. — „Хорошо помню, как в этот день батюшка твой Афанасий Иванович, царство ему небесное, цветы принес…“» (с. 28.) Может быть, сочинитель полагал, что отец М. А. Булгакова, профессор Духовной академии, литератор и статский советник, был еще и священником («батюшкой»), а жена его — попадьей («матушкой»)?
Варвара Михайловна, как известно, отлично образованная и свободно говорившая по-французски, у Гиреева произносит — «с дрожью в голосе» — такие речи: «Душа моя в болестях великих… Истерзалась я думами тяжкими… В юдоли скорби и тревог пребываю…» (с. 13). О ней же: «…голова стала седой и все подергивалась» (с. 13); «…она уже старухой стала» (с. 35). И это как раз в ту пору, когда Варвара Михайловна только что вышла замуж за доктора Ивана Павловича Воскресенского, человека еще молодого, давно влюбленного в нее и женившегося впервые.
А Татьяну Николаевну сочинитель отправляет на похороны ее матери — «на крыше вагона», в Саратов. Хотя реальная мать Татьяны была жива и в дальнейшем прожила еще сорок с чем-то лет.
Но совершенно неподражаемо рассказывает Девлет Азаматович о том, как случилось, что герой, которого зовут Михаилом Булгаковым, занялся литературой.
Оказывается, некая Татьяна Павловна, «стройная брюнетка лет тридцати пяти, с пышной прической и большими темными глазами» (с. 53), сказала: «…раз его тянет в литературу и он начинает писать, значит, у него талант. Такое богатство зарывать в бинты и склянки от лекарств — великий грех…» (с. 58). Она даже пообещала «все устроить»: по ее просьбе «полковник Федосеев», который стоит «во главе нашей газеты», позвонит владикавказскому коменданту «и все будет сделано». А вы… — обращается она к герою (которого зовут Михаилом Булгаковым). — «Вы лучше закройтесь в своей комнате на два рождественских дня и напишите что-либо для газеты. Ведь у вас столько впечатлений» (с. 59). И, представьте, вняв этим словам, герой становится писателем. Через несколько дней он просыпается на рассвете. «Вскочил. Быстро умылся и сразу сел за письменный стол. Через два часа рассказ „Дань восхищения“ был готов» (с. 62).
Не знаю, как вас, дорогой читатель, а меня особенно умилило это умылся…
Когда-то, когда я была маленькая и коммунальная квартира затихала по вечерам, нянька доставала из-за печки в кухне любовно припрятанную книжку без обложки и первых страниц и при свете тусклой лампочки под потолком принималась с упоением ее читать. Было давно утрачено название книжки, но няньку это не смущало. Она почтительно называла книжку так: рoман. С ударением на первом слоге.
Гиреев сочинил рoман…
Полемизировать с рoманом мне казалось невозможно. Ну, неловко, нелепо. Полагала, читатели сами разберутся.
Против ожидания, булгаковеды приняли «На берегах Терека» с полным доверием. Разноречия с моей книгой были замечены и трактованы отнюдь не в мою пользу. Яков Соломонович Лурье (булгаковед настолько авторитетный, что его и в глаза и за глаза все называли именно так — по имени-отчеству), рецензируя мою книгу и с удовлетворением отметив, что это «первая в советской научной литературе книга, посвященная творчеству» Михаила Булгакова, тем не менее к моей реконструкции событий ранней биографии Булгакова отнесся скептически; зато с явным удовольствием привел — как заслуживающий уважения и внимания — сюжет из «документальной повести» Гиреева: «Дагестанский писатель Девлет Гиреев (на самом деле Д. А. Гиреев был русским писателем и доцентом на кафедре русской литературы в Северо-Осетинском университете. — Л. Я.) рисует довольно романтическую историю: в добровольцы (к белым) пошел младший брат М. Булгакова Николай, и мать взяла с Михаила торжественную клятву отыскать брата; Михаил отправился на поиски» [219] .
219
Я. С. Лурье. Книга о творчестве М. А. Булгакова // Русская литература. 1984. № 4. С.209–210.
А В. В. Петелин к моей информации и вовсе отнесся иронически. Петелин уверен, что сочиненные Гиреевым письма — подлинны, и сочиненные Гиреевым персонажи — достоверны, и то, что за Булгаковым, когда его свалил тиф, ухаживает загадочная Татьяна Павловна (та самая «стройная брюнетка лет тридцати пяти», надоумившая Булгакова стать писателем), — не вызывает сомнений. С недоумением приводит Петелин фрагмент моей беседы с Т. Н. Замечает недоверчиво: «По словам Л. Яновской, Татьяна Николаевна все время пребывания Булгакова на Кавказе была с ним вместе. Более того, и во время болезни его тифом она все время была с ним» [220] . А далее возвращается к вдохновенным фантазиям Девлета Азаматовича, продолжая пересказывать их.
220
Виктор Петелин. Михаил Булгаков. Жизнь. Личность. Творчество. М.: Московский рабочий, 1989. С. 40; Его же. Жизнь Булгакова. М.: Центрполиграф, 2000. С. 33.
Со временем оказалось, что сочинение Гиреева — не казус, а явление. Огромные «документально-художественные» романы о Михаиле Булгакове один за другим выходят на книжный рынок. «Рыцарь, или Легенда о Михаиле Булгакове» Валерия Есенкова (1997). «Любовь Михаила Булгакова» Варлена Стронгина (2000). И т. д. И т. д. Они неизменно встречают восторженный прием критики. И столь же «документально-художественные» сочинения в периодике соперничают с ними.
Гиреевщина стала традицией.
Детектив с плагиатом
И без детектива с плагиатом не обошлось. В. В. Петелин нашел плагиат — у меня, из книги Д. А. Гиреева. Очень трогательно рассказал, как Гиреев обнаружил в ЦГАЛИ фонд писателя Юрия Слезкина, нашел в этом фонде старые владикавказские афиши, в частности, афишу первого представления пьесы Булгакова «Братья Турбины», потом в своей книге «Михаил Булгаков на берегах Терека» об этом человечеству поведал, а Яновская, прочитав книжку Гиреева, побежала в ЦГАЛИ, «нашла» по указанному Гиреевым архивному адресу нужные «единицы хранения» и в книге «Творческий путь Михаила Булгакова», вышедшей три года спустя, представила как собственное открытие. И даже фоторепродукцию уже опубликованной Гиреевым афиши «Братьев Турбиных» повторила.