Последняя ночь Вампира
Шрифт:
Он открыл один из холодильников – посчитал пакеты с кровью. Скоро надо будет пополнять запасы. Да здравствует цивилизация!
3. Роман
Сон алкоголика краток и беспокоен. Ужасная в своей тяжелой банальности истина. Пятнадцать-шестнадцать лет назад, во время службы в армии, когда Роман только начинал постигать нелегкий опыт общения с тем, что не только льется, но и горит, было все, конечно, не так. На компанию из семерых человек пять-восемь бутылок водки (или «Зубровки», «Зверобоя», «Горилки», разведенного медицинского, а иногда и технического спирта) перед сном – обычная норма. Утром – пакет молока, заранее спрятанный в бачке унитаза ввиду отсутствия холодильников и присутствия злобного старшины, рыщущего по казарме в поисках недозволенных припасов, умывание ледяной водой – и как огурчик. То же самое и в школе милиции.
На маленьком низком столике возле дивана стоят недопитая бутылка водки и тарелки с засохшими ошметками еды. Если он лежит на диване в комнате, а не на кровати в спальне, значит, вчера пытался смотреть футбол, но до конца не смог. Может, перебраться в спальню? Но Рома знал, что как бы он ни ворочался и ни считал слоников, заснуть все равно не удастся. Зачем, спрашивается, вообще пить? По этому поводу хорошо сказал Бегбедер: «Я боролся с мини-баром, но он победил». Но есть оправдание – по Достоевскому, «все одаренные и передовые люди в России были, есть и будут всегда картежники и пьяницы, которые пьют запоем». И не только в России. Хемингуэя почитать – так вообще выпивал ежедневно. Уильям Голдинг, пишут, во время очередного алкогольного «полета-перелета», проснувшись ночью, принял манекен за дьявола и разодрал его на части. Но наши – всем пример. Толстой этого дела по юности не чурался. Поэтов можно по именам и не вспоминать – как бы само собой. Поэт и прозаик Бунин так вообще в кабачке любил посидеть по-русски, и как же Набоков, наоборот, подобного не выносящий, обидел великого художника слова отказом от ужина за графинчиком! Однако сам был художником ничем не хуже и, наверное, даже лучше, имел право. Но запой – плохо. После пьянки главное – не опохмеляться, иначе и вправду проспишь весь день. Он не опохмелялся никогда, а сегодня, к тому же, вел дочку в кино. Сначала – кино, а потом парк, карусели, обед с мороженым и осторожные, ибо приходится тщательно подбирать слова, ответы на вопросы: «Папа, а если люди разводятся, они потом могут опять пожениться?»
Роман пошел в ванную, стал набирать воду, подставив голову под плотную струю. Когда теплой воды оказалось достаточно, чтобы не ощущать своим задом холодное дно ванной, он погрузился в нее. С чего бы это ему вспомнился Бегбедер и прочие? Латентное пьянство и чтение самой разной литературы – вот и все его маленькие развлечения, оставшиеся в этой жизни. Следователь, основу обычной лексики которого в повседневной деятельности, в общении с коллегами и друзьями, составлял набор всем известных слов, только в разнообразных вариациях, вечерами искал и находил радость в набоковском «арлекиновом коленкоре» или в таких строках Достоевского, как «низкие мутные разорванные облака быстро неслись по холодному небу; деревья густо и перекатно шумели вершинами и скрипели на корнях своих; очень было грустное утро». Эта внезапно открывшаяся страсть сначала его самого несколько беспокоила, но потом в книге Джона Ирвинга «Мужчины не ее жизни» он наткнулся на персонажа – мента из Амстердама, таким же образом коротающего свободное холостяцкое время, и успокоился. За последние месяца четыре он одолел несколько книг Толстого, Лондона, Грина, Диккенса, братьев Стругацких, Уотса, Гудериана, Симонова, Синуэ, Хемингуэя, Замятина, Грасса, Чехова, Гоголя, Уэльбека.
Вспоминая все эти книжки, невольно задумался – откуда у него столько времени? Да все просто – крадется у сна. Вот и сейчас отмокнет в воде, насильно затолкает в себя, несмотря на отсутствие аппетита, завтрак с крепким кофе – так быстрее «отпускает» – и в постельку с очередным творением очередного автора.
Вытеревшись, он поплелся на кухню.
Нормальный холостяцкий завтрак – каша и растворимый кофе. Хотя и сказать, что во время его женатой жизни в доме кто-то баловал его разносолами, не приходилось. Так повелось с первого дня совместного существования. «Я, – говорила жена, – как и ты, работаю, тоже устаю, поэтому домашние хлопоты делим пополам». «Пополам» – это такая хитрая женская ловушка, одна средь многих прочих. Так как супруга постоянно «худела», то одним из способов борьбы с лишним весом она избрала отсутствие в холодильнике какой-либо готовой еды вообще. Одни консервы и полуфабрикаты на случай прихода нежданных гостей. Хочешь вкусно поесть – веди свою половину в ресторан. Если, оправдываясь,
Поэтому он согласно кивал головой и не роптал – если уж спутница жизни занимается бизнесом и зарабатывает больше тебя, больше твоего тратит на ребенка, сама покупает себе автомобили и наряды, за исключением праздников, когда ты все же приносишь что-нибудь приятное, стыдно требовать от нее выглаженных рубашек. Но иногда, нет-нет, проскальзывало сожаление, что не получилось так называемой «обычной» семьи.
В общем, как он вычитал в какой-то рецензии на книжку только что ему вспомнившемся Уэльбека: «От хищного механизма рынка человека могла бы защитить Семья. Однако семьи в прежнем понимании давно уже нет, ее уничтожили два фактора: упрощение процедуры развода и женская эмансипация (точнее, распущенность и карьеризм)».
Поглощая завтрак, Роман продолжал философские размышления.
Женщину, наверное, нужно не только любить, но и чувствовать. Знать про ее ПМСы, без споров отпускать к маме, самому отправляться с утра гулять с ребенком, когда ей хочется понежиться лишний час в постели – ведь она «тоже работает». Но так недолго превратиться из мужика, да не простого, а занимающегося розыском и поимкой убийц, способного одним ударом свалить наземь любого здоровяка, в послушную домашнюю собачку.
Когда люди надоедают друг другу до такой степени, что им рядом друг с другом и скучно, и противно, надо расходиться. Секс, который и раньше не казался искрометным, становится набором технических упражнений. Получив разрядку, супруги отворачиваются друг от друга и засыпают. И это жизнь?
Роман поставил пустые тарелку и чашку в раковину, пошел в спальню, снял с полки Паскаля Лене, очередного скучного француза, думающего, что своей прозой он раскрывает тайны бытия, а на самом деле пишущего автобиографическую повесть о нелегких, но таких чарующих днях своей юности. Но больше читать нечего. После двух-трех страниц строчки начинают прыгать пред глазами, а мысли, подгоняемые похмельным возбуждением и дозой кофеина, бегают вдали отсюда.
Развод стал бы облегчением, если бы не тоска по ребенку. Казалось, что уж два раза в неделю они будут видеться обязательно, но принимаем во внимание его командировки, совместные путешествия бывшей жены и дочери, ее попытки «создать новую семью» и, соответственно, поездки на дачу со своими весьма многочисленными родственниками, ребенком и новоиспеченным влюбленным – получается то раз в две недели, то раз в три, то вообще перерыв в месяц.
«Влюбленный»… «Маша! (Даша, Глаша, Саша, Наташа). Он мне сказал, что меня ЛЮБИТ!» Конечно, когда мужику что-то надо, он скажет все, что угодно, пусть и скрипя зубами. Да, твоя мама – человек исключительных качеств, а главное, необыкновенной доброты. Конечно, я на тебе женюсь. Машина? Куплю через месяц. Пока часть денег в акциях «Газпрома», другая – на депозите в Монако, никак не вынуть, сама понимаешь. Все – в деле. Но потом!.. Что, я вчера назвал тебя в постели «фригидным бревном»? Ну, что ты, милая, это я спьяну. Обещаю: больше ни-ко-гда не буду пить! Спорт, спорт, спорт. Конечно, люблю. Конечно, единственная на свете…
Женщины слышат лишь то, что хотят слышать. И – милые дамы – если уж Штирлиц смог объяснить Мюллеру, откуда взялись отпечатки его пальцев на чемодане русской радистки, то неужели ваш любовник не докажет случайность появления презервативов? К тому же если у полковника Исаева по объективным причинам не было возможности прекратить поток извергаемых в его адрес обвинений, сорвав с шефа гестапо одежду, повалив его на пол и заткнув рот жаркими поцелуями, то у ваших сожителей такой ход – всегда в запасе. Несколько минут глубоких ритмичных фрикций, и – «конечно, милый, я тебе верю». Да и мысль в подсознании – «буду кочевряжиться, останусь одна» – сидит прочно.
Не идет книжка, мешают посторонние мысли. Вскочил из постели к висящей в углу груше, джеб, джеб, и – бах! – прямой правой вразрез между перчаток предполагаемого врага!
Боль сразу же прострелила плечо. Вот дурак, не размявшись, полез…
На прикроватной тумбочке заплясал мобильный. Воскресенье, полдевятого утра, кому неймется?
– Да! – крикнул в трубку.
– Петрович! – раздался голос его сослуживца Леньки, с которым, в основном, ему и приходилось работать над делами. – Просыпайся!