Последняя роль неудачника

Незнанский Фридрих Евсеевич

Турецкому снился сон, и сон этот был неприятный. Улыбающееся лицо Данилова. Мерзкие физиономии его подручных. Отвратительный свист железного прута, рассекающего воздух… Удар… Темнота… Голос Дины… Ее лучистые глаза… Снова круженье каких-то лиц… Чей-то негромкий крик… Лужа крови, расползающаяся по грязному асфальту. И снова голос Дины, звучащий спокойно и дружелюбно.

— Вспомни… Ты должен это вспомнить… Данилов… удар… кровь…

— Я не могу, — простонал Турецкий.

— Ты вспоминаешь… Ты всё вспоминаешь…

И снова

перед глазами закружились какие-то лица. Одно из них выскочило из чехарды и стало стремительно наплывать на Турецкого. Это было лицо Данилова. Оно приближалось, заслоняя собой перспективу. И вот уже ничего не осталось, кроме этого огромного окровавленного лица… Оно продолжило расти, порка не превратилось в огромное белое пятно. И вот уже ничего не было видно, кроме этой ослепительной белизны.

— …Три! — услышал Турецкий и открыл глаза.

Первым, что он увидел, был белоснежный халат доктора Немченко.

— Ну? — спросил Немченко. — Как вы себя чувствуете?

Александр Борисович зевнул и ответил:

— Спать хочется.

— Это нормально, — сказал доктор.

Турецкий приподнялся в кресле и размял затекшую шею.

— Долго я спал? — спросил он.

— Несколько минут, — ответил доктор Немченко каким-то странным голосом.

Только теперь Александр Борисович заметил, какими глазами смотрит на него доктор. Это были глаза испуганного и растерянного человека. При этом доктор недовольно и даже сердито хмурился. «Неужели это правда?» — пронеслось в голове у Турецкого. Его вдруг замутило.

— Доктор, — сказал он, — я что-нибудь говорил под гипнозом?

— Говорили, — сухо ответил Немченко.

— Много?

— Достаточно.

— Достаточно для чего?

— Для того, чтобы отправить вас в тюрьму, — сказал Немченко. Он отвернулся и остановил метроном. Затем убрал его в ящик стола и только после этого повернулся к Турецкому. Лицо у него стало еще мрачнее.

— Значит, я что-то вспомнил, — невесело констатировал Александр Борисович. — Расскажете что именно?

— Вы убили человека, — сухо сказал Немченко.

Турецкий качнул головой.

— Этого не может быть, — твердо сказал он. — Я ничего не помню.

Доктор вздохнул.

— Допускаю, что вы действовали в бессознательном состоянии, — произнес он упавшим голосом. — Но это вас ничуть не оправдывает. Впрочем, я не судья, и даже не следователь. Я не буду ничего сообщать милиции. Мои слова не являются доказательством. Но я прошу вас уйти отсюда.

— Доктор, я…

— И никогда больше сюда не приходить, — продолжил Немченко мрачно.

— Как скажете, — сказал Турецкий хрипло. — Но я должен задать вам несколько вопросов.

— Один, — сказал Немченко. — Только один. После этого вы уйдете. Обещайте мне.

— Обещаю, — сказал Александр Борисович. — Доктор, я… я не называл имени этого человека?

— Вы хотите узнать имя человека, которого убили? Извольте. Вы называли его Данилов.

Сердце

Турецкого сжалось. Значит, это правда. Господи, но как такое может быть!

Александр Борисович с силой потер пальцами лоб.

— Но я ничего не помню, — мучительно проговорил он. — Совсем ничего.

— Это вас не оправдывает, — холодно заметил доктор Немченко. — Но я уже сказал, что не буду заявлять на вас в милицию. Поэтому не вздумайте мне мстить. Слышите? И не приближайтесь к моей семье!

— Черт, да не собираюсь я вас трогать! — вспылил вдруг Турецкий. — Но ведь вы могли ошибиться. Какова вероятность того, что всё это правда?

— Обычная вероятность сто процентов, — глухо проговорил Немченко. — Но в вашем случае… я ничего не знаю. Прошу вас, уходите! — сказал Немченко дрогнувшим голосом. — Я больше не хочу об этом говорить. И я ничего не хочу об этом знать.

Турецкий поднялся со стула. Несколько секунд он стоял посреди кабинета, мрачно глядя на доктора, затем повернулся и направился к двери. Перед дверью Александр Борисович снова остановился.

— Доктор, — тихо сказал он, — я не верю. Это не может быть правдой. Ни при каких обстоятельствах. Если я что-то и сказал, то это был всего лишь сон. Кошмарный сон.

— Вы теряли сознание? — спросил вдруг Немченко.

«Нет», — хотел сказать Турецкий, но вспомнил, как отключился в гостях у Дины и вынужден был дать утвердительный ответ.

— Было один раз, — сказал он.

— Один раз, — эхом отозвался доктор. — Этот раз вы запомнили. Но могли быть и другие. Впрочем, я не собираюсь в это вмешиваться. Прощайте!

Александр Борисович вышел из кабинета.

40

Турецкий напился. Пил он угрюмо, мрачно, много — всерьез.

«У меня была контузия, — с горькой усмешкой думал он. — Я убил человека. И я это не помню. Дожился».

Да уж, ситуация была дерьмовая.

«Допусти, — продолжал размышлять Александр Борисович, — допустим, что это так. Но за что? За что я мог его убить? Ну, не нравилась мне его рожа, ну и что? За это ведь не убивают. Впрочем… возможно, у меня случилось помутнение рассудка. А сумасшедшим для убийства мотив не нужен. Был бы под рукой нож. Кстати, а что это за нож? Ведь у меня никакого ножа при себе не было. Откуда же от взялся?»

Водка в графине кончилась. Александр Борисович подозвал официанта и заказал новый графин. Дожидаясь официанта, он откинулся на спинку стула и попробовал ни о чем не думать. Голова должна быть ясной, чистой, пустой. Добьешься этого, и любая проблема или задача решится сама собой. Так учат на Востоке. Александр Борисович постарался расслабиться.

— Ваша водка! — Официант брякнул на стол графин с водкой.

— Спасибо, — проскрежетал Турецкий, хватаясь за графин.

Расслабиться и «опустошить» голову так и не получилось. «Ну, и черт с ним!» — подумал Александр Борисович, наполняя рюмку.