Последняя загадка парфюмера
Шрифт:
– Родись Брокар на несколько столетий раньше, он мог бы стать великим алхимиком, – продолжил Романов, поглядывая на Глеба цепким взглядом голубых глаз. – Еще в молодости он предположил, что запахи имеют гораздо большую силу, чем принято считать. Если я правильно понял, он был уверен, что человек, овладевший запахами, может повелевать пространством и временем.
– А вы сами об этом что думаете? – спросил Глеб.
Бывший парфюмер пожал плечами:
– Красивая сказка, не более того. Наука ничего такого создать не может. Если только ей не поможет дьявол, как он помог Брокару. Впрочем, если
– Могу я вам позвонить, если у меня возникнут вопросы? – поинтересовался Корсак.
– Почему нет? Звоните.
7
Встреча с бывшим парфюмером не прояснила ситуацию, а еще больше ее запутала. В голове у Корсака обрисовывалась настоящая каша из французских имен, описаний запахов и всякой метафизической дребедени.
Идея создания «идеального запаха», мучившая молодого Брокара, забавляла Корсака. Но, в конце концов, кто из нас в юности не чудит? С годами на смену восторженным мечтаниям приходят опыт и расчет. Брокар стал гениальным бизнесменом, что же тут плохого? Великий Пикассо тоже был бизнесменом. И тоже поставил вдохновение на службу кошельку. Не у всех получается, но если уж получилось – глупо жаловаться. Алхимикам тоже нужно было что-то кушать, и все эти опыты по превращению свинца в золото говорят о многом.
Корсак брел к машине, сунув руки в карманы пальто и рассеянно поглядывая по сторонам. Он вдруг вспомнил юность, безденежную и тощую. Вспомнил, как с утра до вечера шлялся по городу с фотоаппаратом в руке в погоне за удачным освещением и интересным кадром. Как задумал написать книгу и как носился с этой идеей, пересказывая сюжет будущего шедевра друзьям и знакомым, которым одна только вежливость не позволяла послать его к черту. И как потом, спустя несколько лет, постепенно осознал, что самая метафизическая вещь на свете – это деньги. Только деньги могут управлять пространством и временем, а вовсе не человеческая фантазия, от преизбытка которой не перестанет урчать в животе.
По газону ходил рабочий с ручной газонокосилкой. Воздух был влажным, пахло свежескошенной травой. Глеб втянул носом этот запах и вдруг почувствовал в сердце щемящую тоску.
А что, если все это не так глупо, как кажется на первый взгляд? Что, если Брокару удалось создать проклятый запах, возвращающий к жизни умершие дни?
Машина срывается с места и уносится из среды —в четверг. И снег заметает ее следы…Да нет, бред какой-то. Запах – всего лишь запах, и ничего больше. Не стоит его мистифицировать.
Звонок Пети вывел Корсака из задумчивости.
Спустя полчаса Глеб был на пороге Петиной квартиры. Дверь оказалась приоткрыта. Полный дурных предчувствий, Глеб вошел в прихожую, и в то же мгновение испытал что-то вроде дежавю. Тот же полумрак в прихожей, тот же странноватый жаркий
Глеб схватил со скамейки зонт и, держа его перед собой, как пику, двинулся в глубь квартиры. Окна в гостиной и на кухне были открыты. На полу перед диваном валялись грязные носки, в пепельнице Глеб нашел окурок папиросы. Понюхал его, поморщился и положил обратно в пепельницу. Ни Пети, ни картины в квартире не было.
– Опоздал, – пробормотал Глеб и в сердцах швырнул зонт на диван. В этот момент взгляд его упал на белый лоскут, лежащий возле ножки дивана. Глеб поднял лоскут и осмотрел его. Носовой платок. Шелковый, абсолютно белый, без узора и вышитых инициалов.
Глеб поднес платок к лицу и осторожно его понюхал. Запах был какой-то странноватый – смесь очень дорогих духов с чем-то еще. Глеб знал, что Петя пользовался самыми дешевыми носовыми платками, которые уж точно не пахли никаким парфюмом. Между тем запах травы уже совсем не чувствовался. Журналист еще раз, самым тщательным образом, осмотрел квартиру. Однако никаких следов Пети Давыдова, кроме грязных носков у дивана и окурка в пепельнице, не обнаружил.
Может, Давыдов решил разжиться и толкнуть картину какому-нибудь коллекционеру? Но для этого у него нет нужных связей. Да и не верится. Нет-нет, глупости. Кто угодно, только не Петя!
Корсак сердито мотнул головой и двинулся к выходу.
Исчезновение приятеля и злосчастной картины расстроило его, но с другой стороны, гораздо страшнее было бы найти в квартире труп. Возможно, для паники нет причин. Фотограф мог обкуриться травки и потащиться к кому-нибудь из знакомых, просто чтобы похвастаться. Или побоялся за ее сохранность и отвез с собой в редакцию какого-нибудь журнала. Вариантов множество.
Корсак вздохнул было спокойно, но тут же встрепенулся. А раскрытые окна! А тонкий, едва уловимый запах травы и мускуса! А связанные с этим запахом волнение и страх!
Петю могли одурманить наркотой и похитить вместе с картиной. Хотя… на кой черт его похищать? Кому нужен фотограф-неудачник? В карты он не играл, спиртного почти не употреблял, дурных компаний избегал. Не прочь был влезть в драку, вступившись за честь какого-нибудь униженного и оскорбленного негра, но за это, как правило, не похищают, а элементарно бьют по морде. Нет, объяснений таинственному Петиному исчезновению Корсак не находил. На сердце у журналиста становилось все тревожнее.
На следующее утро на улице было пасмурно. Однако на скамейке во дворе сидели две старушки, седые, почти прозрачные от старости, словно бы сделанные из тусклого, мягкого стекла.
– Здравствуйте, бабули! – поприветствовал Корсак старушек, одарив их одной из тех обаятельных улыбок, целый набор которых имеется в загашнике любого журналиста и употребляется в зависимости от ситуации. Корсак выбрал улыбку вежливую и интеллигентную. Старушки оглядели журналиста с ног до головы и, видимо, сочли его достойным беседы.
– Здравствуй, сынок! – едва не хором ответили они.
Корсак добавил в улыбку теплоты и душевности.
– Вы меня, наверно, не помните. Я друг Пети Давыдова.