Последствие
Шрифт:
Он наклонился вперед, так что наши лица оказались на одном уровне.
— Эта сделка не будет доступна вечно.
Я пожал плечами.
— Я переживу это.
— А Росси? Если станет известно, что ты проводишь время с итальянским рыжеволосым наследником?
Я фыркнул. На самом деле это было забавное описание Луки. Он был ублюдком — как настоящий ублюдок. Его отец был Доном, а мама — девушкой по вызову, которая держала его в секрете. Когда стало известно, что Лука был незаконнорожденным сыном Винсента Джованни, глава итальянской семьи привел его
— Докажите это. Я предполагаю, что на записи вашего наблюдения видно кого-то с моим телосложением, и вы пытаетесь засунуть кусочки головоломки в места, которые не подходят. Я не общаюсь с итальянцами. Конец истории.
Мейсон поднял палец.
— Это был ты.
Я приподнял бровь.
— Покажите это мне. Потому что я знаю, что на той камере был не я. Это был кто-то, кто пытался подставить меня, или кто-то, кто по совпадению был похож на меня. Вот что я вам скажу: если бы я когда-нибудь попытался взорвать ресторан или поджечь его, я бы не бегал вокруг, выглядя как я сам. Я бы переоделся.
Джонс разразился лающим смехом.
— Я никогда не видел, чтобы ты маскировался.
Я уставился на него.
— Очевидно, потому что на мне была маскировка.
Мейсон отступил назад, и я мог бы поклясться, что увидел, как на его лице промелькнуло сомнение. Но это длилось всего секунду.
— У меня нет на это времени. Если ты не собираешься принимать заявление о признании вины, я предложу это кому-нибудь другому. Ты можешь гнить, мне все равно. Я умываю руки в отношении тебя.
Это все.
Окончательно.
Настала моя очередь бороться с сомнениями. Правильно ли я поступал? Действительно ли это удержит Каро в безопасности?
Действительно ли это дало бы нам ту жизнь, о которой мы мечтали?
Мейсон схватил листок бумаги со стола, и укол чего-то, очень похожего на сожаление, пронзил мой живот. Он навис надо мной, желая сказать больше, но стук в дверь удержал его от дальнейших вопросов.
В комнату просунула голову женщина.
— Могу я поговорить с тобой секунду?
Мой адвокат был здесь. Мейсон был в курсе событий. Я ждал с новым чувством решимости. Это было смешно, насколько легко поддающимся влиянию, по их мнению, я был. Они искренне верили, что если они предложат мне легкий выход, я им воспользуюсь.
Они понятия не имели. Легкий выход меня не прельщал. Я даже не знал, что с этим делать.
Я работал ради всего в своей жизни. Каждый божий день. Несмотря на огромные шансы и все гребаные препятствия, какие только можно вообразить.
Фрэнк Джозефс из Josephs and Stein вошел в комнату с таким же важным видом, как всегда. Он был лучшим адвокатом защиты в городе, и он вытащил меня из более чем нескольких серьезных ситуаций.
Он сел рядом со мной без приглашения.
— Мне нужно несколько минут наедине с моим клиентом, —
Мейсон и Джонс обменялись взглядами.
— У нас все равно есть другие дела, — пробормотал Джонс.
Мейсон помахал соглашением о признании вины у меня перед носом.
— Дай мне знать, если передумаешь.
Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в коридоре. Дверь со щелчком закрылась, и у нас с Фрэнком возникла иллюзия уединения. Никого из нас не обмануло двустороннее зеркало, скрывающее команду агентов, или записывающее оборудование, установленное почти в каждом углу этой комнаты.
— Что ты им сказал? — пробормотал Фрэнк, опустив голову за свой портфель.
— Ничего. — Это должно было быть очевидно. Я им ничего не сказал. Я бы никогда им ничего не сказал. Они могли бы пытать меня, и я бы ни от чего не отказался. — Я им ничего не сказал. — Осознав, что сказал это громче, чем хотел, я уточнил суть, добавив: — Мне нечего рассказывать.
Фрэнк посмотрел на меня, его глаза-бусинки сузились. Он пытался разобраться во мне, придумывая наилучший способ действий. Я также мог сказать, что ему нужно было что-то сказать мне, что заставляло его чувствовать себя неловко. Он всегда прищуривался, когда не хотел говорить то, что было у него на уме.
— Это должно измениться.
Я не понял, что он имел в виду.
— Что?
— Тебе нужно начать говорить, — пояснил он медленнее.
Его слова были серьезными… выражение его лица было серьезным… Но это, должно быть, была шутка. В этом не было никакого смысла. Я сразу предположил, что он заключает сделку о признании вины и в процессе бросает меня под автобус.
— Я не понимаю.
Наклонившись ко мне, он достал папку из своего портфеля и держал ее перед нашими лицами, чтобы скрыть наш разговор.
— Волковы хотят, чтобы ты взял вину за это на себя. Каковы бы ни были обвинения, они хотят, чтобы ты взял вину на себя.
Я отстранился, не в силах удержаться от повышения голоса.
— Это не может быть правдой. Думаю, вы неправильно их расслышали.
Его тонкие губы разочарованно поджались.
— Я не ослышался. Это то, чего они хотят. Они сказали, — он сделал воздушные кавычки, — что тюрьма пойдет тебе на пользу.
Тюрьма. Не тюремный срок. Не ночевать в кутузке. Они хотели, чтобы я предстал перед сфабрикованными обвинениями.
Бл*ть.
Это не входило в мой план. Это не было частью какого-либо плана.
Моей первой мыслью была паранойя. Мейсон показал Пахану видеозапись с камер наблюдения, и они согласились с ним, что человек на ней был похож на меня. Вот как они собирались наказать меня за то, что я был в сговоре с итальянцами.
Нет, это не могло быть правдой. Если бы они думали, что я работаю с итальянцами, я бы уже был мертв.
Если братва все еще доверяла мне, то какого черта они хотели, чтобы я сел в тюрьму? Если только они не говорили правду — если только они действительно не верили, что тюрьма пойдет мне на пользу.