Послевкусие: Роман в пяти блюдах
Шрифт:
Мы идем по длинному, тускло освещенному коридору и останавливаемся перед большой палатой, отделенной от коридора сплошной стеклянной стеной.
— Что случилось? — спрашиваю я сестру. — Как он?
— Он без сознания. Состояние пока стабильное. Два часа назад его прооперировали, мы за ним наблюдаем.
— Господи боже. Что с ним случилось?
— Мистер Кистлер заснул за рулем и врезался в кирпичную стену на бульваре Бигелоу. У него разрыв селезенки и перелом грудины, а также серьезные повреждения головы. Он в коме. — С этими словами сестра тихонько подталкивает меня
В палате стоит полумрак, поэтому я не сразу узнаю Ричарда. Он весь в бинтах. Я стою, не в силах пошевелиться. Ноги словно налились свинцом, в ушах стучит кровь.
— Ричард, Ричард, — громко и требовательно зовет сестра. — К вам пришла Мира. Мы ее нашли. Вот она, стоит возле вас.
Она наклоняется к самому его лицу, но Ричард, который терпеть не может громких звуков, который не выносит вторжения в свое личное пространство, не реагирует. Сестра делает мне знак встать по другую сторону кровати.
— Я вернусь через десять минут, — шепотом говорит она. — Мы пускаем родных на десять минут каждый час. Скоро придет врач, он хочет с вами поговорить.
Ричард подключен к массе разных аппаратов, в нескольких местах от него тянутся трубки и шланги. Его лицо распухло и покрыто синяками, подбородок безвольно отвис. Я беру Ричарда за руку и сплетаю свои пальцы с его. Я не хочу пугать его, в отличие от сестры-сиделки, чье пожатие было крепким и даже грубым.
— Ричард, я здесь. Я люблю тебя, — шепчу я, наклонившись к самому его уху. — Прости меня. Прости, что не ответила на твой звонок. Я должна была это сделать. Я здесь. Сейчас я здесь.
В ответ — ни звука, ни слабого пожатия руки, ни дрогнувших губ. Я наклоняюсь и кладу голову на подушку рядом с головой Ричарда, я глажу его руку и шепчу разные слова, пока за дверью не появляется сестра-сиделка и не показывает на часы.
— Мне нужно проверить капельницы. Если хотите, подождите в комнате ожидания. Доктор скоро придет.
В комнате ожидания никого нет, спящий мужчина ушел. Наверное, свои драгоценные десять минут он решил потратить на то, чтобы посидеть в одной из этих жутких палат у постели жены, отца или — боже упаси! — ребенка.
Я пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь о семье Ричарда. Его родители живут где-то на юге, кажется во Флориде, но как с ними связаться, я понятия не имею. Слышится звонок в дверь, но сестры нет на месте. Звонят снова. За стеклом я вижу мужчину, который, вытянув шею, заглядывает через узкое окно в холл. Заметив меня, он показывает мне руки, которые у него заняты чашками. Я узнаю черную кожаную куртку. Это его я видела спящим на диванчике.
— Вы Мира? — спрашивает он, когда я открываю ему дверь. Я киваю, и он протягивает мне чашку кофе. — Возьмите, это вам. Я Нейт.
Он ставит свою чашку на стол и начинает вынимать из карманов пакетики со сливками и сахаром.
— Не знаю, что вы предпочитаете, поэтому я принес всего понемногу. — Нейт садится на диван, открывает два пакетика с сахаром и высыпает их в чашку. — Я не сразу понял, что это вы, когда вас увидел. Нужно было вас окликнуть.
— Ничего, все нормально. Я сейчас и сама плохо соображаю. — Я сажусь напротив Нейта и смотрю, как он палочкой размешивает сахар. — До сих пор не могу поверить. Когда это случилось?
Я делаю большой глоток кофе: он раскаленный и обжигает мне рот.
— Сегодня около шести, кажется.
Нейт опускает голову и трет руками шею и затылок.
— Вы были с ним?
Нейт вскидывает голову, но не отвечает; он проводит руками по шее, запускает пальцы в темные волосы, наматывает на палец прядь и слегка дергает. Его жест ленив и медлителен, словно Нейт только что пробудился от дневного сна, когда за окном стоит хмурый осенний день. Его лицо ничего не выражает, кожа чистая и белая, на подбородке пробивается темная щетина. У него совершенно невероятные ярко-синие глаза, точеное лицо, высокие скулы, маленький острый подбородок и полные губы, ровные, розовые и сейчас очень бледные. Он еще совсем молод, наверное, ему не больше двадцати шести. На мгновение я вижу его глазами Ричарда: удивительное сочетание мужчины и мальчика!
— Господи, на нем даже обуви не было! Не знаю, чем он занимался. Он был пьян. — Голос Нейта звучит глухо, в нем слышится гнев. — Сегодня утром он позвонил мне и заявил, что я забрал у него кое-что. Мы начали ругаться, и тогда он пригрозил, что сейчас придет ко мне на работу. Я сказал, что сам к нему приду. Я хотел его успокоить, но, когда пришел, он стоял во дворе, совершенно пьяный и босой. Увидел меня и давай орать. Тогда я ушел, а он начал названивать мне по телефону. Так продолжалось несколько часов. Наконец я не выдержал и сказал, чтобы он оставил меня в покое, иначе я вызову полицию и его заберут, и в этот момент… — Голос Нейта срывается, он уже не говорит, а жалобно ноет: — В этот момент он разбился. Понимаете, я слышал, как это произошло.
— Вы бросили его в таком состоянии? Вы же знали, что он пьян и расстроен! О чем вы думали?
Нейт только вздыхает, но, заметив мой взгляд, смотрит вызывающе, его синие глаза сверкают.
— А что я мог поделать? Он вел себя возмутительно.
— Не верю. Это не похоже на Ричарда. Он не… в смысле, он никогда…
Я все еще не могу прийти в себя от картины, которую мне описал Нейт, поэтому мне никак не подобрать нужные слова. Как ему объяснить, что Ричард не мог так себя вести? Кто угодно, только не Ричард! Но в голове вертятся лишь идиотские подробности этой дикой истории, поэтому я говорю:
— Ричард никогда не стал бы разгуливать по саду босиком!
Нейт бросает на меня какой-то странный взгляд, затем его бескровные губы растягиваются в жалостливую улыбку.
— Послушайте, — говорит он и встает, — раз вы теперь здесь, я, пожалуй, пойду. Не хочу здесь оставаться. Я больше не могу. Я его потом проведаю.
— Постойте, — говорю я. — Как можно с вами связаться?
Нейт лезет в карман куртки, достает оттуда ручку и записывает номер своего телефона на пакетике из-под сахара. Несмотря на то что в комнате жарко, у него холодные руки, ногти голубоватого оттенка.