«Посмотрим, кто кого переупрямит…»
Шрифт:
Дорогой Сергей Игнатьевич!
Пишу вам, как вы велели: работа отправлена. Я сильно ее переделала. Убрала все места, где я перепотебнила Потебню. Что мне сейчас делать? Мне скучно. Не отправить ли по тому же адресу (Инст<итут> язык<ознания>) еще одну работишку – о причастии?
Как жизнь? Как работа? Как Институт языкознания? Вопросы – в пространство, т. к. ответа, я знаю по опыту, мне не получить.
В комнате у меня сад: в горшках растет всё такое, что есть в каждом деревенском окне. Я сижу одна и работаю садовником.
Автореферат я написала плохо. Дура. Если дойдет до печатания – переделаю. Но нельзя писать автореферат исходя из мысли, что всё равно ничего не выйдет. Боюсь вообще, что я перестаралась.
Меня хотели назначить зав. кафедрой, но по дороге раздумали. Сначала я отказывалась, и очень энергично. Отказа не приняли. Это противно.
Меня переселили в квартиру, где есть то необходимое для жизни удобство, о котором все тоскуют
<На полях:> Если бы я была кандидатом, я бы купила себе, как Акакий Акак<иевич>, шинельку – т. е. шубу. И туфли. И валенки. И заказала бы костюм.
Скажите Анне Вас<ильевне> [191] , что я так толстею, что уже вылезла из всех платьев: она презирала меня за узкие платья. И поцелуйте ее. По тарелке всё время передают не Чайковского и не Корсакова. Этому меня научил Саня. Я очень по вас скучаю. По вечерам на улице так темно, что все сидят дома.
Ульяновск, Пролетарская площ<адь>, № 21, комн<ата> 75. Над<ежда> Мандель<штам>.
29 окт<ября 1950 г., ульяновск>
191
Ротар Анна Васильевна (1889–1951) – жена С. И. Бернштейна.
Дорогой Сергей Игнатьевич!
Недели две тому назад я вам писала, что отправлена моя работа в Институт языкознания. Дошла ли она? Не потерялись ли документы? Отправлял работу Институт (здешний, педагогич<еский> ульяновский). Если бы вы были так добры и узнали… Сейчас я очень жалею, что залезла в эту историю. Как всегда, здесь сомневаются: не выдумала ли я вообще филологии. Ведь моих подруг этому не учили. Если диссертация не пройдет, будет очень трудно работать, а переезжать еще труднее, особенно мне. Соблазн был очень примитивный – имея звание, я бы тверже стояла в провинции. Напр<имер>, комендант в общежитии не переселял бы меня три раза в год из комнаты в худшую комнату, а денег бы хватало даже на поездки в Москву. Но можно было все-таки воздержаться. Особенно я огорчилась сейчас. Усова написала мне, что приятнейший молодой языковед Звегинцев попал в Инст<итут> Акад<емии> Наук. Кем? Очевидно, в отдел германистики. Это очень страшный мальчик, хотя ему и покровительствует Шишмарёв [192] . Он мне делал невероятные пакости, в частности пытался провалить меня на студенческом экзамене по… английскому языку, лишить меня диплома и высадить из САГУ. Снимал он с работы и Усову. В Ташкенте его хорошо знали и очень быстро обуздали. Бросила я Ташкент из-за него. Я надеюсь, что в Москве у него не будет таких возможностей безобразничать, как в Ташкенте, но знаю, что он сделает всё возможное, чтобы работа не прошла. Средствами он не стесняется. Как вы думаете, что мне делать?
192
Шишмарёв Владимир Федорович (1875–1957) – филолог, академик АН СССР, автор трудов, посвященных истории романских языков, эпосу и литературе романских народов.
Самое главное, что мне очень не хочется бороться. Тошно. Я всё повторяю последние и не лучшие строки Некрасова: …как нищий просит хлеба… [193] Сердцу плохо. Учиться – трудно, не хочется. Я повторяю ваши слова, год тому назад сказанные. Сердце сдает даже во время лекционных часов. Это очень неудобно.
Появлялся ли у вас Шенгели? Это прелестный человек и фантаст. Он занимается фонетическими исследованиями ритма и всего прочего. Меня он серьезнейшим образом консультировал о том, существует ли такая наука – фонетика. Не чепуха ли это. Он прочел, что русские звонкие оглушаются в конечном положении. Это его возмутило, и он научился произносить слово сад с чудным звонким – д –. Я его очень люблю вместе с его науками. Когда я была в Москве, он собирался пожаловать к вам, проверить свой “сад”.
193
Начало стихотворения Н. А. Некрасова “Черный день! Как нищий просит хлеба / Смерти, смерти я прошу у неба…”.
Получили ли вы мое первое письмо? Если вы не способны ответить, скажите Сане. Он попросит Люсю Шкловскую [194] . Я понимаю, отвечать невозможно. Но сказать что-нибудь Сане – можно. Главное, пришла ли эта дурацкая работа. Зачем я ее переделывала? Она сейчас (в исследовательской части) вполне приличная. Про Саню мне писала Люся. Очень грустно. Саня и Анна Марк<овна> [195] очень милые. Я хотела бы, чтобы они были
194
Шкловская-Корди Василиса Георгиевна (1890–1977) – первая жена В. Б. Шкловского.
195
Бамдас Анна Марковна (1899–1984) – жена А. Ивича.
196
Н. Я. пишет в пору разгула кампании по борьбе с космополитизмом, одним из видных фигурантов которой был А. Ивич; объявленный космополитом, он был лишен возможности печататься, остался без заработка, и семья впала в нищету.
<На полях:> Хоть бы кто-нибудь из вас написал. Я очень хочу знать, как вы сейчас живете.
Целую Анну Васильевну. Хочу зайти к вам на этой неделе, но далековато. Н. М.
20 ноября <1950 г., Ульяновск>
Дорогой мой Сергей Игнатьевич!
Плюньте на мои дела, но напишите мне что-нибудь. Вы знаете поговорку про свинячье рыло? Я сунулась и получила по рылу. Помните, вы меня спрашивали, уж не думаю ли я, что защитить кандидатскую большое дело. Вы смеялись, когда я вас убеждала, что большое. Это не большое дело, когда есть “покровитель”, который тащит аспиранта или знакомую даму. Для меня большое. Мне уже сообщили, что Институт очень занят и мне советуют обратиться в МГУ. В Одессе это называется бесплатным советом. Кто знает, не занят ли Смирницкий [197] и в МГУ. Я сначала взбесилась, хотела что-то писать, потом плюнула и успокоилась.
197
См. наст. издание, с. 108.
Плохо другое – на меня ставили как на лошадь. Даже дали приличную комнату. Теперь заедят (большинство ставило против. Ставившие “за” обиделись). Не посылать тоже было нельзя – заели бы сразу. Знаете, этим проверялось отношение Москвы ко мне.
Противно, что и в старости (т. е. сейчас) не будет денег, квартиры и т. д. Жалко, что нельзя работать дальше – хорошо действует на пищеварение. Но мне больше учиться не хочется. Меньше всего бороться за свою работу. Как-нибудь доживу. И не то бывало. На всё у меня есть своя сказка, которая не дает мне силы делать обычные “дамские” шаги (писать, приезжать, уговаривать, доказывать и т. д.). Умница Усова: она встретила на одну треть седую учительницу провинциального инфака с каплей на носу и папиросой в зубах, которая доказывала Чемоданову [198] , что наука лопнет без ее инфинитива. Увидав, Усова не написала диссертации. У меня есть капля, седина и папироса, лучше полежу и посплю.
198
Чемоданов Николай Сергеевич (1904–1986) – лингвист, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой германской филологии МГУ.
Что Саня? Я обрадовалась, услыхав по радио рассказ про уголь, лекарства и про его – Санино – отвращение к дурным запахам.
Что делает мой друг Звегинцев? Это прелестный мальчик. В Ташкенте его называли Смердяковым, Сквозняком (он, подслушивая что-то, приоткрыл дверь – сквозняк выдал), и все очень уважали за умение устраивать свои дела. Я тоже.
Кстати, я ничего не ответила Институту. Лень и не знаю, что ответить. В МГУ обращаться не буду. Так обращаются всюду со всеми провинциальными филологами. Обычная история. Здесь нет, я думаю, ничего личного, а помогать им освободиться от моей работы я не хочу. Пусть идут на почту сами. Что за Ожегов [199] ?
199
Ожегов Сергей Иванович (1900–1964) – лингвист, доктор филологических наук, профессор, автор однотомного “Словаря русского языка”.
Что у вас?
Не путайтесь в мои дела – еще с кем-нибудь поссоритесь. Того не стоит. Но напишите или попросите Саню.
Целую вас. Издали можно даже старушкам. Анне Васильевне привет. Я не ругнулась в письме, помню, как она меня отчитывала за самый скромный мат.
И Сане с семьей целую ручки. Надежда Ма<ндельштам>.
<11 февраля 1951 г., Ульяновск>
Дорогой Сергей Игнатьевич!
Второй семестр, Москва, старость – у меня от всего идет кругом голова; я стала совсем несчастной старой дурой. Я не успела вас спросить, совпадает ли фраза с предложением (границами), или может соединять несколько (как синтагма несколько синтаксических групп). Слово “фраза” ведь уводит к музыкальной фразе.