Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
Если нет сил жить дальше – нужно жить без сил. Если болят старые раны – нужно переступить через боль. Если кровоточат новые – нужно забыть о крови...
Никакой крови нет. Никакого сердца нет. Тем более – нет никакой любви. Есть сплошная проституция, товарно-денежные отношения. Живая очередь к теплой постели – ничего другого. А он попался, как несовершеннолетний мальчишка, потому что – не кажется она проституткой. И рыдала она как... Савва чувствует, что снова начинает биться сердце, а потом снова умирает.
Нет, это невозможно. Он набирает номер, с которого звонили
– Центральная городская поликлиника. Гинекология, – отвечают ему вежливо.
Мало ли, какая-то врачиха, Шуркина знакомая. Все, нужно забыть.
Забыть – забить огромный железный гвоздь в самое сердце. Пусть там ржавеет.
Савва снова садится за руль и смотрит на город. В городе теплеет. Снег начинает подтаивать, и небо набухает от влаги и окутывает город сероватым туманом. Спускается непрозрачный сумрак.
И Савва чувствует, что ему совсем не интересно, переменится ли погода, чем сейчас занят Костик, что о нем думает Кулик после убийства Шнура, и вообще – что с ним будет дальше, будет ли он жить или умрет в этот же момент.
А на горизонте продолжает качаться мираж – синеет океан, торчат из песка пальмы и белеют стены дома. И в шезлонге под пальмой лежит она. Его девочка. Его любовь, которую он нашел и спас. Увез и спрятал от всего остального мира, чтобы никто не причинил ей зла…
Савва вдруг резко останавливает машину и задумывается.
Шурка не плачет. Смотрит на Берту так, словно видит перед собой что-то другое, а не подругу и не привычные стены кабинета. Берта поеживается, но удерживается от вопросов.
– Мысли человека должны быть простыми, – говорит Шурка. – Тепло-холодно, хорошо-плохо, да-нет. Не надо переусложнять жизнь. Я так считаю.
– И что?
– Ничего. Я ничего не чувствую, – признается она. – Мне не больно. И не страшно. И не обидно. Так мне и надо, я думаю. Нельзя быть счастливой постоянно. Такого не бывает. Можно быть счастливой обрывками, осколками, моментами, но не постоянно. Это вообще смешно...
– Что смешно?
– Все это. И снег этот такой смешной – падает, падает, потом тает. И все бестолку...
Берта почему-то чувствует головокружение и подступающую тошноту.
– Ты о снеге что ли думаешь?
– Да. Много его, а растает – лужица, – Шурка смотрит за окно остановившимся темно-зеленым взглядом.
– Ты не думаешь о том, кто Савве все рассказал?
– Нет, не думаю. Кто-то рассказал. Все знают, что я проститутка, – равнодушно говорит Шурка.
– И ты не думаешь, что делать дальше со своей жизнью?! – почти вскрикивает Берта.
– А что с ней делать? – удивляется Шурка. – Она же не деревянная, чтобы ее строгать и обтесывать. Идет, как идет. Другой у меня не будет. Какая разница?
Щеки Берты становятся желтоватыми от внутреннего отвращения. И она говорит, едва сдерживая подергивание губ:
– Да что ж ты за человек такой?! Ты же вообще не человек! Какое право ты имеешь
Шурка пожимает плечами и отвечает спокойно:
– Да я знаю, что это ты сделала. И я хорошо знаю, каков этот мир. Но я принимаю его таким, какой он есть. И тебя принимаю такой, какая ты есть: одинокой, озлобленной, с ребенком на руках, с твоей сомнительной карьерой супер-профессионала и со всем тем дерьмом, на котором ты ее строишь. Я знаю, что такова жизнь, Берта. Я ее не исправлю. Ни тебя, ни Шнура я не переделаю. Мы не выбираем людей вокруг себя, их дает нам наша дорога. Понимаешь меня, Берта? Наша судьба, наша родина, наши родители и люди вокруг нас – это не наш выбор. Запрети снегу падать, прикажи ему таять – что выйдет? Ничего не выйдет. И если у меня ничего не выходит, значит, так мне написано на веку. Я все равно буду жить дальше, буду искать работу, буду писать матери хорошие письма, буду смотреть на снег и стараться все перенести – я не повешусь из-за этого и не изменюсь.
– Кретинизм, – бросает Берта.
– Пускай, кретинизм. Но, что бы ни случилось, это не толкнет меня ни на предательство, ни на подлость, и моя совесть будет чиста, потому что у меня есть сердце, которое не продается в мясной лавочке ни за какие деньги. И если я люблю человека – мне все равно, богат он или беден, есть у него будущее или нет его вовсе. Если его нет – я счастлива буду умереть вместе с ним. Вот и все. Это намного проще, чем сборник твоих хитроумных правил.
– А если он не хочет ни жить с тобой, ни умирать, ни вообще тебя видеть? – прищуривается Берта.
– Это не имеет значения. Я не обмениваю свою любовь на его любовь ко мне и не продаю ее. Я люблю его ни за что. Просто так.
Шурка поднимается и говорит на прощанье:
– И мне не нужно ждать счастья. Я люблю его – и я счастлива. Счастье внутри меня, и мне не надо его заслуживать. Это очень простая схема – проще твоего пособия для начинающей проститутки. Но ты этого никогда не поймешь, потому что твое сердце – ядовитее самого желтого и кислого лимона. Ты ничего не чувствуешь, кроме едкой кислоты, которая сжигает все вокруг тебя. Ты даже не чувствуешь, что я тебя люблю, Берта...