Пособие по выживанию в сказке

Шеина Александра

Соврала, конечно. Как ни стыдно было сейчас признаваться, но пока ходили мы по Лесу, нравился мне Максим, да еще как сильно. А теперь вот совестно за эти чувства перед Ванечкой, но говорить вслух мне об этом не обязательно, верно?

— И тем более, — сложила я на груди руки, — ты же и влил в меня это свое зелье. И что-то не подействовало! А знаешь почему? Потому что Ваню я люблю всем сердцем и по-настоящему. Нет тут никакого колдовства.

— Да нет, — задумчиво протянул Хранитель, — не поэтому…

— А почему, по-твоему?

— Потому

что действие зелья поцелуем скреплять надобно — раздался сбоку от нас скрипучий голос. — Сказок что ли молодежь нынче не читает?

Мы одновременно подскочили, и Максим оттолкнул меня рукой к стене, озираясь. Откуда-то слева раздался грохот цепей и этот же голос виновато добавил:

— Напугал? Простите, грешного. Не хотел в разговор ваш встревать.

— Ты кто? — грозно поинтересовался Хранитель.

— Я-то? Я Никитка. Кожемяка. Узник Иванов.

Раздался печальный вздох, а я попыталась судорожно вспомнить, в какой сказке слышала это имя. На ум почему-то приходил какой-то былинный богатырь, но судя по голосу, это был сухонький старик, а не мощный мужчина. Хотя, может я и ошибаюсь. В конце концов даже силуэта его не вижу.

— А ты где? — испуганно поинтересовалась я.

— Так туточки сижу, — отозвался тот, — в соседней клетушке.

— И давно ты там сидишь? — Максим немного успокоился и присел обратно на настил, утянув меня за собой.

— Да почитай уже три года, — просипел Кожемяка, — как Ивану на пути попался, схватил он меня, в жертвы свои выбирая, так и поселился здесь.

Я испуганно сглотнула. Боже, три года. Да я через месяц бы здесь уже либо кони двинула, либо с ума сошла. А этот вроде нормально разговаривает, адекватно. По голосу будто даже улыбается.

— Что за жертвы? — нахмурился Максим.

— А я тебе отвечу. Да ты только сперва подругу то свою расколдуй. Негоже знать ей что-то, пока под чарами Ивановыми мается. Таких дел дурында натворить может.

Я тут же обиделась на дурынду, а Максим совсем наоборот с Никитой согласился.

— Друг от друга уже идиотизмом заразились, — огрызнулась на них я, на всякий случай двигаясь от Хранителя подальше, — сколько раз вам говорить! Истинно я Ивана люблю! По-настоящему.

— Так вот мы и проверим, — просипел Кожемяка, — что же ты девка, коли так в любви своей уверена, так и докажи.

Хранитель хмыкнул, а я протянула руку и больно ущипнула вредину за локоть.

— Что смеешься?

— Смешная ты, вот и смеюсь, — болезненно зашипев, отозвался тот, — а, правда, Руслана? Чтобы тебе не доказать мне, что так ты сильно Ивана любишь?

— А с чего это мне что-то тебе доказывать?

— Чтобы я от тебя отстал.

Я задумалась.

— И правда отстанешь?

— Честное слово.

— И Ивану ничего не расскажешь?

— Что я самоубийца что ли?

Звучало убедительно. И вообще, подумаешь, поцелуй. Что мне пятнадцать

лет что ли? Если после этого Хранитель и правда перестанет доставать меня с этими своими дурацкими идеями про приворотное зелье, то почему бы не попробовать?

— Только учти, — гневно предупредила я, — начнешь руки распускать — оторву!

В тусклом свете, я увидела, как Макс поднял ладони кверху. А еще, показалось, что парень улыбнулся, хотя это, наверное, было самовнушение или глюки на фоне нервного стресса.

— Ладно, — наконец, выдохнула я и печально заключила, — целуй.

Хранитель долго думать не стал. Подвинулся, одной рукой за плечо меня придержал и, пока я возмущаться не начала, впился в губы. Поцелуй получился, как бы сказать… агрессивным. Максим с таким напором впился мне в губы, что я поначалу просто опешила, а потом… Рухнула в голове пелена. Туман будто бы на тысячу осколков разбился, и в разум, словно через разрушенную плотину, потоком ворвались мысли и воспоминания.

Я оттолкнула от себя Хранителя и в ужасе вскочила на ноги, забывая про страх. Перед глазами будто взорвался яркий фейерверк, и до того закружилась голова, что я покачнулась, едва успевая рукой опереться о стену.

— Ты как? — Максим, который, как оказалось, тоже вскочил на ноги, придержал меня за плечи, не позволяя упасть. — Руслана? Ты в порядке?

Да какой в порядке? Господи, и как со стыда то не умереть? Вот же глупая, глупая моя голова!

Я с размаху плюхнулась на настил и уткнула лицо в ладони. Плечи затряслись, а горло сдавили всхлипы.

— Ну и что это значит? — поинтересовался неловко переминающийся с ноги на ноги Максим у нашего собрата по беде.

— В себя приходит, — со знанием дела отозвался Кожемяка, — ежели баба ревет, значит, раскаивается. Вот сам выводы и делай.

Хранитель тихонько присел рядом и положил руку на мои вздрагивающие плечи. А я не выдержала, развернулась и сама бросилась ему на шею.

— Прости! — ревела ему в ухо, стискивая в объятьях, — Максим, прости! Я правда не специально!

Сосед опешил от напора, но обнял меня в ответ.

— Пришла в себя, наконец? — с облегченным вздохом поинтересовался он.

— Пришла-а-а-а, — ревела я. Парня хотелось стиснуть в объятьях так сильно, как это было возможно.

— Слава Богу, — фыркнул Хранитель мне на ухо, и ласково поцеловал в макушку, — Честное слово, не хотел бы я тебя себе во враги. Выглядишь ужасающе.

— Прости, — всхлипывала я, — Максим, прости меня. Я столько дел наворотила.

Сосед согласно хмыкнул и осторожно отстранился, чтобы внимательно на меня посмотреть. Не знаю, что он там смог разглядеть в темноте, но увиденным остался доволен. А я не выдержала и снова прижалась к нему, смыкая руки на торсе и утыкаясь носом в грудь. Хранитель бережно гладил меня по волосам, а сам повернулся в сторону решетки.