Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!

Кузмичев Иван Иванович

Конечно, изучив многое, я некоторое время обдумывал данный вопрос, но ведь теперь служба не пожизненная, да и по окончании ее надел земельный с единовременным довольствием каждый солдат получить должен. С землей-то понятно – в Сибири и Поволжье, как, впрочем, и на берегах Днестра, ее предостаточно. А вот с деньгами… М-да, вопрос тот еще. Впрочем, пускай об этом Николай с остальными подумают, опыт уже какой-никакой имеется, справятся.

Благодаря моему батюшке, в России появились такие значимые и нужные учебные заведения, как Навигационная и Артиллерийская школы. Появилось

и медицинское училище при госпитале доктора Бидлоо, поэтому именно преимущественно выпускники училища и ученики Бидлоо составляют большую часть лекарей, находящихся сейчас при войске под Ригой. Однако ни одного университета в России не было. Читая записи Петра Великого, я видел намеки на создание оного. А ведь сколько известных светочей русской науки вышли из первого русского университета!

Жаль только, что поручение о создании устава и правил Московского университета некому дать: все мало-мальски достойные люди уже заняты. Феофан Прокопович, верный ставленник моего батюшки, занят на обобщении и упорядочивании всех законов Русского царства. Увы, но за последние полсотни лет их появилось столько, что в них сам черт ногу сломит, не говоря уже о государе. Да и порядок в законах, с четким разграничением обязанностей и наказаний, должен благотворно повлиять на бюрократию и госаппарат, плюс ко всему дать простым людям понимание простых истин. По-крайней мере, я на это надеюсь.

…Приготовления к штурму так и остались на стадии приготовлений: посылать войска в охваченный чумой город – это по меньшей мере глупость несусветная. Правда, и в нашей осаждающей армии проблемы с эпидемией приобретали все более ужасающий характер. Костры лекарей-травников, горящие по периметру лагеря, если и помогали, то не так чтобы уж очень заметно, уже четыре сотни человек слегло от этой заразы. Три недели армия топталась на месте, и только калмыки с казаками рассыпались по окрестностям с приказом изымать съестные припасы, но при этом не обижать местных жителей…

– Князь, что скажете по поводу осады? – спрашиваю я, сидя в своем походном шатре в окружении фельдмаршала, генерал-майора Репнина, пары толковых штаб-офицеров и Кузьмы с Алехандро. – Не можем мы стоять здесь до зимы, османы вот-вот могут объявить войну.

Уезжая, я оставил Кузьме Астафьеву один наказ – увеличить взвод подготовленных «волков» до полноценной роты, с возможностью ее скорейшего применения. Поручить-то поручил, да вот только Кузя оставил отобранных из витязей ребят на попечение наставников и пары донских казачков, оказавшихся в рядах наставников не так уж и давно, а сам сразу же отбыл ко мне, прихватив с собой испанца.

Другому же моему соратнику, боярину Михаилу Лесному, повторить финт своего друга не удалось. Подготовить личный состав ЦСБ в количестве трех сотен человек для пяти губерний – это вам не крепость взять или, на худой конец, диких татар по степи гонять. Здесь толковый подход нужен и база материальная, заметно страдающая из-за глубокого кризиса в экономике, преодолеть который в ближайшие несколько лет вряд ли удастся, даже с введением фискальной службы, отмены всех внутренних таможенных сборов и увеличением пошлин на

границе в три раза. М-да, война здорово подорвала силы Руси-матушки. Правда, все еще не так плохо, как могло показаться вначале, потенциал у нас будь здоров!

– Продолжать осаду необходимо, иначе все потери окажутся напрасными. Шведы получат богатый порт обратно, Россия же лишится больших барышей из-за возможных таможенных пошлин, – ответил князь Шереметев.

– Я тоже так считаю, ваше величество, только можно еще раз послать к городу парламентера, – сказал полковник Ложков, молодой инженер, недавно прибывший из-за границы после обучения в Голландии фортификационному делу. – Но перед этим дня три усиленно бомбардировать, только не весь город, а его жилые кварталы…

– Да что ты такое говоришь, Егор! Совсем совесть потерял?! – взвился на дыбы Кузьма, с негодованием глядя на тридцатилетнего полковника.

– А что такого? Вполне обычная практика в Европе… Сам читал про зверства англичан против своих же – шотландцев, ирландцев, – усмехнулся полковник.

– Так то англичане… – пренебрежительно протянул Кузьма. – Мы-то русские, не звери же какие-нибудь.

– Ты это казачкам Скоропадского скажи, – подал голос Аникита Репнин.

– А что такое? – спрашиваю его. – Вроде бы все под Мироновым ходят, откуда тут Скоропадский взялся?

– Так есть тут казачки из ряда самых умных. Был тут пару дней назад случай с участием этих вот самых умных. Провиант с фуражом уже заготовили, приказ о том, чтобы зазря людишек не трогать и не стращать, тоже до всех доводился, а эти сучьи дети решили в деревеньку заглянуть, развлечься. Вот и развлеклись: трех стариков на воротах повесили, паре баб животы вспороли…

– Где они?!

Желваки на скулах выпирают так, что, кажется, кожа сейчас лопнет. Чего-чего, а такого я не потерплю! И дело не в том, что умерли невинные люди, на войне всякое в горячке боя может случиться, но ведь приказ-то был!

– Под арестом, ждут решения атамана.

– Много этих архаровцев? – спрашиваю генерал-майора.

– Кого? – не понимает он.

– Сколько виновных?

– Шестеро.

– Что ж, видимо, сама судьба велит сделать перерыв, пора подышать воздухом.

Встаю из-за стола и выхожу на улицу, где вечерние сумерки только-только начинаются. Однако не успел сделать и пары шагов, как справа раздался залп фузей. Быстрым шагом направляюсь в ту сторону.

Шесть столбов стоят рядом друг с другом, на них бессильно висят шесть тел, заливая своей кровью свежесрубленные березовые стволы. Дюжина стрелков убирают фузеи…

– Кажется, отдавать приказ уже не требуется, – хмуро бросил фельдмаршал позади меня.

– Да, атаман Миронов знает, как наказывать за столь серьезный проступок.

Лучи солнца играют на алых каплях, словно на рубинах. Рядом никого нет, только я стою невдалеке, да двое молодых казаков со слезами на глазах смотрят на привязанные к столбам тела. У одного из них из прокушенной губы сочится кровь, дорожкой сбегая по подбородку вниз и капая на чернозем.

Никто не слышит, как эти двое шепчут одно-единственное слово: