Посты сменяются на рассвете
Шрифт:
— Выходит, это у вас семейное — влюбляться в лейтенантов? Вот как летит время!..
— Она сама — лейтенант в юбке. Повстанческий характер! Учительница и милисиано. В университете русский преподает, а на курсах альфабета — это как курсы ликбеза в нашу революцию — учит и испанскому, и уму-разуму. Знаешь кого? — Лена даже засмущалась. — Девочек из публичных домов.
— Ну и родители!
— Все эти заведения на Кубе закрыты, — успокоил Росарио. — Большинство тех девочек работают теперь водителями такси.
Лаптев вспомнил негритянку, которая только что мчала
— Хозефа у нас настоящий солдат и стала совсем кубинкой, сам увидишь, — вздохнула Лена. — Она проходила подготовку в горах Сьерра-Маэстры, в бывшем лагере повстанцев, потом была бригадисткой в селениях. За бригадистами охотились контрреволюционеры, и мы так волновались!
— А потом она еще и воевала против интервентов на Плайя-Хирон! — с гордостью добавил Росарио.
— Ну что ж... Я вижу, у вас, как сказал бы мой боцман, на борту полный порядок! — Андрей Петрович поднял высокий бокал, звякнувший льдинкой. — За вашу семью! Будьте здоровы!
Питье, приготовленное хозяином дома, — ром, содовая, соки — было приятным на вкус, легким и холодным.
— Прошу: рис с моллюсками, бататы. — Лена подала к столу блюда. — Ну а это — наша русская тушенка.
— Тянет на отечественное? Жаль, не прихватил бутылочку «столичной» и икры. Завтра доставлю.
— А черненького хлеба у тебя нет? Только наши и привозят.
— Принесу, — пообещал Лаптев.
Росарио широким ножом очистил ананас.
— Здесь угощать гостя ананасом считается даже неприличным, как у нас, скажем, репой: на Кубе это еда бедняка. Зато яблоки — самые изысканные фрукты, — сказала Лена. — И о винограде здесь прежде не слыхивали, хотя на острове для него — благодать.
— Сейчас грузинские специалисты разбивают виноградники на склонах Эскамбрая, — заметил Росарио, — У меня в институте работают специалисты и с Украины, и из Белоруссии, чехи приехали, поляки... Вот какой стал наш мир, и какие стали мы в нем... — задумчиво проговорил Эрерро. — И с вами, Артуро, где только мы не встречаемся... Удивительным становится мир.
— Я тоже думал об этом. Вспоминал: в тридцать шестом я вез в Испанию снаряды и танки... Сейчас в трюме нашего судна — тракторы. Символично, не так ли?
— Знаешь, Андрей, кого мы здесь обнаружили? — оживилась Лена. — Помнишь, в Малаге пришел к нам в отряд журналист? Молодой, быстрый такой, в блестящей кожаной куртке на «молниях»?
— Варрон? Еще бы не помнить! Сколько раз вместе на задания в гости к Франко ходили! — Лаптев прикрыл глаза. — Помню... Кажется, его звали Павлито?
— Не Павлито, а Педро. Так вот: Варрон пробрался сюда, когда еще шла война с Батистой, ранило его здесь в горах, чуть ногу не потерял. Теперь он на кубинском радио один из ведущих редакторов.
— А Обрагона помните? — спросил Росарио.
— Феликс тоже здесь? — встрепенулся Лаптев.
— Прошел с Фиделем все баталии. Теперь капитан.
— Очень хочу повидать его.
— Засекреченный он товарищ, в органах безопасности работает. Но для компаньеро Артуро — нет проблем! Послезавтра у нас митинг, должен выступать Фидель — так что забот у Феликса
— Потом — не получится, — с огорчением сказал Лаптев. — Я пробуду здесь всего два дня.
— Как так? — ахнула Лена. — Почему?
Он рассказал, в каком качестве прибыл на Кубу.
— Но хоть это время проведешь у нас? Расскажем, покажем, живи здесь — погляди, какие апартаменты!
— Не смогу, служба... А вот если посоветуете, что показать моим ребятам, спасибо.
— Организуем, нет проблем. Зачисляйте все наше семейство в советники и переводчики экипажа!
Улыбка Росарио была прежней. И уже не вызывали внутреннего сопротивления его полнота, очки и бугристый, голый череп. А Лена?..
— Как же быть нам с Феликсом? Попробую. — Эрерро подошел к журнальному столику и снял телефонную трубку.
4
Капитан Обрагон встал из-за стола. Вытянул руки так, что хрустнуло в локтях. Прошел от стены к стене.
Ночь. Тишина. Только где-то за домом, внизу, глухо ворочается океан. По гравию перед домом скрипят шаги часовых. Обрагон подошел к койке. Увидел свое отражение в зеркале, вправленном в стену. Зеркало было обрамлено серебряными листьями. В этой вычурной раме его лицо было таким же неуместным, как койка — раскладная, брезентовая, солдатская, приткнувшаяся в углу этой роскошной комнаты со старомодной мебелью стиля ампир и абстрактными статуэтками на мраморных подставках. В зеркале на него глядело лицо старого человека с резкими и сухими чертами, с седеющей бородой и красным от давнего, не рассасывающегося кровоизлияния правым глазом. Угрюмое лицо солдата.
Он отстегнул пояс с «вильсоном», повесил у койки на спинку кресла. Тяжело сел, начал расшнуровывать ботинок.
В дверь постучали.
— Да?
В комнату вошла девушка-сержант из шифровального отдела. Остановилась в дверях.
— Что там еще? — проворчал Обрагон, встал и потянулся за поясом. Он очень устал. Но он знал: без срочного дела его бы не побеспокоили.
Девушка протянула бланк шифровки:
— Перехвачено и расшифровано радиосообщение из штаб-квартиры в Майами для подпольной организации «Белая роза» в Гаване.
Капитан взял бланк. Прочел.
— Оставьте. Можете идти.
Подошел к столу, нажал кнопку звонка. Приказал появившемуся в дверях бойцу:
— Немедленно вызовите ко мне дежурных по оперативному, фототехническому и агентурному отделам.
Когда офицеры собрались, Обрагон пустил по рукам шифровку. Подождал, пока они прочтут и продумают. По их лицам не увидел, что сообщение сколько-нибудь взволновало. Нахмурился:
— Это серьезно. Особенно — учитывая предстоящий митинг. Сообщите нашим постам. Проверять все машины, въезжающие в Гавану. — Открыл сейф, достал папку. Перебрал несколько фотографий. Одну отложил в сторону: — Размножить и раздать оперативным работникам. Немедленно соберите ко мне товарищей из районных комитетов защиты революции. А сейчас пусть приведут арестованного Карлоса Наварру. Все свободны. Исполняйте.