Посвисти для нас

Эндо Сюсаку

В операционной шумела вода. С пола смывали пыль и кровь от предыдущей операции. На стеклянном столике медсестры в голубом хирургическом блузоне и большой маской на лице тупо позвякивали скальпели и пинцеты.

— Не волнуйтесь, пожалуйста, — обратился к Айко уже знакомый ей анестезиолог. — Сейчас вы уснете. А когда проснетесь, операция уже закончится. — Он попросил пациентку начать считать.

— Раз. Два. Три, — бормотала Айко еле слышным вялым голосом. Она быстро погрузилась в глубокий сон.

В операционной вновь

наступила тишина. Шум воды, в которой отражался свет астральных ламп, лишь подчеркивал повисшее в помещении безмолвие.

Минут через десять появились завотделением Утида, главный хирург, и два ассистента — Курихара и Эйити. На них были белые халаты, одетые поверх резиновых фартуков, и сандалии. Сестра натянула им на руки стерилизованные перчатки, и они встали в ряд перед погруженной в наркоз пациенткой.

— Ну вот, — негромко проговорил завотделением, — начинаем операцию. Все готовы?

— Тонометр, внутривенные катетеры установлены, — отрапортовал Эйити.

Сестра захватила пинцетом ватный тампон, пропитанный настойкой йода, и, не говоря ни слова, провела им по телу Айко.

— Скальпель.

Взяв в правую руку в перчатке электрический скальпель, Утида слегка наклонился вперед. Послышался свистяще-шипящий звук. Вдруг открылась полоска белого жира, и в тот же миг Эйити увидел, как струей ударила темная кровь. Громко крякнув, Курихара перехватил зажимами кровеносные сосуды, а Эйити перетянул их шелковыми нитками.

Иглу внутривенного катетера вставили в вену на ноге Айко, и по резиновой трубке в ее тело стала поступать жидкость, содержащая стимуляторы сердечной деятельности, витамины и адреналин.

— Давление?

— В порядке.

Утида уже разрезал мечевидный отросток грудины и остановил скальпель чуть левее пупочной впадины. Потом вскрыл брюшину.

— Давление, сердце?

— В норме.

Небо затянули облака. В больнице амбулаторные пациенты с утомленным выражением на лицах, как обычно, сидели в ожидании своей очереди; слышались детские голоса, плач младенцев. В палате Айко две ее подруги тихими голосами продолжали переливать из пустого в порожнее.

— И вот он стал тонуть. Этот парень из Нады…

— Он что, плавать не умел?

— Вроде не умел. Такой переполох поднялся… А он, похоже, в самом деле ее любил…

— Разве он не знал, что у Айко уже был жених?

— Кто его знает. И вообще, она почти ничего о нем не знала.

— Ну да. Ребята из Нады тогда были такие…

Она посмотрела на часы на запястье.

— Еще и двух часов не прошло.

Авторучка

Прошло полгода, как кончилась война.

Одзу вернулся в Японию, переплыв то самое черное море, которое видел сквозь сетку дождя, когда его отправили на фронт. Грязный, видавший виды грузовой транспорт был под завязку

набит японскими солдатами с такими же, как у Одзу, удрученными лицами, на которых после того, как всех лишили оружия и сорвали знаки отличия с воротников, уже не осталось ни чести, ни достоинства. Изможденные солдаты сидели на палубе, обхватив руками колени.

Этим людям еще повезло, что их взяли в плен войска коммунистического Китая. Жившие с ними в одних казармах солдаты, которых отправили на север Маньчжурии, были захвачены Советской армией и отправлены в Сибирь.

Шел дождь, когда они прибыли в Майдзуру^[38]. После проверки в бюро по репатриации солдат посадили в вагоны, больше подходившие для перевозки скота, и отправили по домам.

Во все стороны тянулись выжженные пустоши. Эшелон, в который солдаты набились как сельди в бочку, с тупым скрежетом остановился на вокзале. Взгляду приехавших открылись сгоревшие руины и фигуры мужчин и женщин с вещевыми мешками за спинами.

— Никогда не думал, что до такого дойдет, — прошептал Одзу его приятель, готовый смеяться и плакать одновременно.

Одзу попрощался с ним и с вокзала Осаки отправился домой.

Дом, к счастью, не пострадал от жестоких воздушных налетов, но выглядел запущенным и жалким, совсем не таким, каким рисовался Одзу, когда он вспоминал в казарме о прошлой жизни.

Сад, за которым ухаживал отец, превратился в пустое поле. В земле были нарыты щели и траншеи, где люди спасались от бомбардировок. Огораживавшая дом стена местами обвалилась. Как ему сказали, ее разрушила воздушная волна год назад, когда бомбили расположенный неподалеку авиационный завод.

— В тот день я испугалась до полусмерти, — рассказывала мать, глядя на бывшую прежде садом пустошь, на которой еще лежал снег. — Я услышала такой грохот, будто по металлическому мосту несется экспресс. Тут же дом затрясся, как от землетрясения, и стена стала рушиться у меня на глазах. Отца не было дома, я одна. Я даже до укрытия не смогла добежать.

Хотя Одзу и был солдатом, в Дайрене ему не довелось участвовать в боевых действиях и испытать на себе бомбардировки. Дайрен был стремительно захвачен советскими войсками, которые затем передали его китайским коммунистам. Можно сказать, Одзу повезло во всех отношениях.

Занятия в колледже еще не возобновились. Больше половины зданий в студенческом городке сгорело.

На улицах Осаки и Кобэ стал расцветать черный рынок. Одетые в военную форму бывшие солдаты, подобно Одзу, бродили по ним с вещевыми мешками за плечами в поисках съестного. На лицах людей читались усталость, отсутствие цели и пустота.

Как-то раз Одзу решил заглянуть домой к Хирамэ. Однако то место, где стоял маленький домик, который он хорошо помнил, превратился в обгорелый пустырь. Зимний ветер поднимал пыль среди обломков кирпича и гравия.