Потерянные
Шрифт:
— Марика — славный ребенок, — снисходительно сказал шкалуш, заводя выбившийся локон за ухо девушки. Войнова спрятала за опущенными ресницами чувства, нахлынувшие на нее в связи с этим прикосновением.
— Ее увлечения еще изменятся несколько раз подобно весеннему ветру. Но даже если б это было не так, боюсь, что я уже давно и глубоко увлечен другой женщиной. Она в моем сердце, в моей душе и мыслях. Она и не знает, что уже изменила меня так, что я сам себя не узнаю. Она уже часть меня. И если она откажет и покинет меня, то унесет с собой и мою душу, оставив мне лишь пустую скорлупку — тело.
Тиса
— И если вопрос только в возрасте, — улыбнулся Трихон с необъяснимым выражением на лице. — Разве вы не знаете, что шкалуши отмечают свое рождение не по дням года, а по солнцестоянию? Наш начальный предок — Гор, орел Небелла, был рожден в солнцестояние. Все мы живем с частичкой его души и празднуем его день рождения как собственный. Так что по календарю Рудны мне уже под сорок.
— Тогда мне… — протянула Тиса.
— Тс-с, — он поднес палец к губам. — Этот календарь лишь для уроженцев Рудненских гор.
Голос его опустился до хрипотцы.
— С тех пор, как держал вас на руках там, на болоте, — прошептал Трихон. — Я мечтал прикоснуться к вам. Но не находил для этого причин.
Шкалуш протянул руку и тыльной стороной ладони коснулся щеки девушки. Тиса на секунду закрыла глаза, чувствуя, как все доводы разума тают под его пальцами.
Он коснулся уголка ее приоткрытых губ, затем приподнял подбородок девушки, заглянул ей в глаза. У Тисы перехватило дыхание. В серых глазах отражалась ночь. Они притягивали со страшной неодолимой силой, растворяли ее на мелкие невесомые частички и предавали ветру. Завороженная, она позволила шкалушу склониться и поцеловать себя.
Время остановилось, как на маминых часах…
Когда Трихон выпустил ее из объятий, Тиса почувствовала головокружение. Она была настолько потрясена поцелуем, что еле держалась на ногах. Парень хотел снова обнять девушку за талию, но Тиса выставила руку.
— Нет, Трихон. Я так не могу…
— Тиса…
— Ничего не говори, — прошептала девушка. Но взглянув в его глаза, она вдруг ясно поняла, что уже проиграла эту партию. — Мне нужно домой.
Неловко ступая, Тиса заторопилась по тропинке. Он скоро нагнал ее и пошел рядом.
— Мне нужно время все обдумать, — ответила Тиса на его немой вопрос. — Я не могу так.
— Понимаю.
С молчанием на губах, но кричащими душами, они миновали проходную у ворот, и расстались. Шкалуш проследил за девушкой взглядом, пока та не исчезла в дверях корпуса. Он постоял некоторое время у крыльца, затем вернулся к воротам и покинул часть.
Задвинув засов своей комнаты, Тиса прислонилась к двери спиной и закрыла глаза. Вместе с оглушительной тишиной смятение объяло ее и не собиралось отпускать. Оно нарастало, пока расстегнутое платье спадало с плеч, пока вода из умывальника холодила тело, пока тонкая сорочка скользила по коже. Присев за сосновый столик, Тиса взглянула в зеркало. Свет свечи ласкал ее щеки, и медовые глаза горели таинственным огнем. Разум еще пытался убедить сердце, приводя доводы в свою пользу. Только ночь всегда стояла на стороне сердца.
Двойник в зеркале коснулся пальцами губ. Так умело ее еще никто не целовал. Похоже, что
— Он любит меня, мама, — прошептала девушка. — Любит!
Тиса оценила в зеркале свою счастливую улыбку. Ганна права, — она сумасшедшая. Блаженная, летящая с улыбкой в пропасть.
Глава 24
Мотылек
Туман показался старым знакомым. Он приятно холодил лоб, и приносил запахи леса и березового дегтя. Жаль, но самого леса Тиса так и не увидела. «Здесь фон слишком выражен, не дает вычислить владельца. Но круг сужается. Скоро я буду знать его имя. Что касается замеченных мной колебаний вэи со стороны гряды — они больше не повторяются. Источник не ясен. Возможно, просто блуждающее течение»… Голос медленно затихал, затем вовсе растворился в безмолвном мраке.
«Ничто так не греет женщину, как осознание себя любимой». Какой философ это сказал первый, Тиса не знала. Решение, еще робкое, было принято. Оно казалось таким же уязвимым, как мотылек. Однако, к удивлению, разлитый в комнате утренний свет не смог повлиять на него. Тиса глядела в зеркало своей души. Вчерашняя буря рассеялась не до конца. Ганна… поймет ли она?
Войнова спустилась к завтраку, пряча взгляд. Казалось, посмотри ей кто-либо пристально в глаза, то этот кто-то сразу поймет ее сокровенные мысли. Узнает ее тайну, увидит ее решение и разобьет его в пух и прах несколькими рациональными фразами. И зеркало разобьется на острые ранящие осколки.
«Колечко мое позлаче-еное, я тебе, мой друг сердечный, наречённая», — самозабвенно тянула Камилла из кухни. С раннего утра кухарка порхала у стола, словно жизнерадостная упитанная пчела. От вчерашнего кислого выражения лица ничего не осталось. На завтрак стряпуха выставила свою гордость — чиванский плов. Тем и хороши праздники, что после них всегда остаются вкусности.
Тиса попробовала ложку — изумительно, ароматный рис тает на языке. Но съесть девушка смогла лишь толику порции. Поглядывая в окно, она прекрасно понимала, что Трихон сейчас на солдатском завтраке в столовой Жича, но все равно взгляд выхватывал чужие лица.
Стряпуха чинно вплыла в столовую с половинкой праздничного пирога с орехами, медом и облепихой, — еще один шедевр кулинарии «по рецепту Петровны». Женщина поставила его на край стола к ожидающим своего часа чайным чашкам из белого сервиза.
— Тиса, будь добра, передай мне хлеб, — промычал капитан, отложив газету в кипу старых на подоконнике.
Девушка с рассеянной полуулыбкой подала отцу солонку. Приподняв густые брови, капитан молча принял ее.
— Девочка, должно быть, не выспалась после Горки, — Камилла переставила корзинку с резаным хлебом ближе к хозяину. — Пожалуйста, Лазар Митрич.
Тиса не возражала такому объяснению. Она ведь в самом деле спала не важно, а под утро случилось видение. Но оно блекло на фоне воспоминаний вчерашних событий на Горке. За окном зацокали копыта — возвращалась одна из станиц. И Войнова снова посмотрела в окно.