Потерявшиеся в России
Шрифт:
– Тогда уж лучше 'ментатет' от 'mentation' - процесс мышления.
– Пап, ну тебя с твоими лингвистическими изысками. Сейчас строится новое общество. Поезд идет. Кто-то успел запрыгнуть, а кто-то остался на перроне.
– Элькин отец, значит, успел запрыгнуть?
– ехидно заметил Виталий Юрьевич.
– Значит успел. Говорят, его назначат зам главы адми-нистрации по сельскому хозяйству.
– Ничего себе, - не удержалась Ольга Алексеевна.
– То-то, я смотрю, Раиса Петровна даже не остановилась, мимо прошла, когда я ее встретила возле 'Светланы'. Я же помню, как они приехали из Малаховки, где он был заве-дующим райсельхозтехникой. Тогда Раиска окликала меня аж с другой стороны
– Раиса Петровна прошла мимо, потому что спешила и тебя просто не заметила. А ты, мам, становишься в позу базарной бабы... Почему Андрей Николаевич не может за-нимать серьезный пост? Он же не дурак, не пьяница. Чело-век порядочный, так что вполне достоин. И вообще мне этот разговор неприятен, и я не хочу его продолжать.
– Мила, да не в том дело, что достоин-недостоин, а в том, что люди на глазах меняются, стоит им чуть над дру-гими подняться. Здесь-то и раскрывается человек в полной мере...Слава богу, хоть не министром назначили.
– Катя, - прикрикнула Мила, - ну-ка, ешь нормально.
Катя съела половину сосиски и толкла вилкой в та-релке картошку.
– Не хочу картошку, хочу мандарин, - насупилась Ка-тя.
– Съешь картошку, потом мандарин.
– Я съем сосиску, а картошку не буду, упрямо повто-рила Катя.
– Ладно, ешь сосиску, - сдалась Мила и пожаловалась: - Вот так и воюем. Воспитательница в саду жалуется: пло-хо ест. Из-за стола самая последняя выходит.
– Не последняя, - возразила Катя.
– Артем последний.
– Вот видишь, мам, оказывается не последняя. А ну, давай ешь, не разговаривай.
Ольга Алексеевна засмеялась:
– Ничего, ты тоже в детстве плохо ела. Зачем ребенка насиловать? Захочет - поест.
– Между прочим, Мила, - Виталий Юрьевич нервно помешивал ложечкой чай, и пальцы немного дрожали.
– Дружба предполагает гораздо большее, чем обмен секре-тами по телефону или при встречах. Настоящая дружба - это не только взаимопонимание, но и готовность придти на помощь в любую минуту. Как говорится, все пополам... В школе мы дружили с Мишей Горлиным, а мой отец, твой дедушка, тогда работал техноруком, по-нынешнему, глав-ным инженером, на швейной фабрике. После войны все было трудно. Бабушка твоя, когда трюмо на базаре купила, радости не было предела. Так и с одеждой. Мне сшили на фабрике по госцене из недорогой ткани в рубчик пальто с поясом, первое нормальное пальто. А это было в десятом классе, когда мы уже на девочек посматривали. И когда отец мне сказал про пальто, я спросил: 'Пап, а Мишке?' И отец, ни минуты не колеблясь, ответил: 'Конечно, сын'. А отцу не так-то просто было заказать не одно, а два паль-то... Тогда у людей совесть была на первом месте, и честь берегли.
– Ты бы, пап, еще прабабушку вспомнил. Давайте до-говоримся так: со своими друзьями я сама разберусь. Мо-жете чем-то помочь, помогите, а нет - лучше молчите. А то, как говорят умные люди: 'Легче всего давать советы, потому что они ничего не стоят'.
– Да, совсем забыла. Насчет помочь. Вот сто тысяч рублей.
– Ольга Алексеевна вынула из кармана халата при-готовленные деньги.
– Это немного, конечно, но все же ка-кие-то деньги... Дома-то какая еда есть?
– Ой, спасибо, мам!
– обрадовалась Мила.
– Сейчас что-нибудь куплю. Да, мам, я Катьку у вас оставлю. Зав-тра, может быть, в детский сад отведете? А я после работы забегу.
Мила встала из-за стола.
– Не хочу с бабушкой, хочу с тобой, - заявила Катя.
– Я тебе покапризничаю. Как миленькая останешься и слушаться будешь. Узнаю, что не слушаешься, в угол на целый день поставлю, - пригрозила Мила.
Катя захныкала, и Ольга Алексеевна стала утешать:
– Это чего ж ты с бабушкой не хочешь оставаться,
Катя подумала, взвешивая, что лучше, зареветь или остаться так. Реветь не очень хотелось, а мама все равно с собой не возьмет. И Катя согласилась рисовать и шить.
– Мила, ты бы картошки взяла немного. Нам с отцом хватит, - предложила Ольга Алексеевна.
– Спасибо, мам, потом - отмахнулась Мила.
– А ты куда сегодня?
– В ресторан, мам.
Ольга Алексеевна подняла брови, Виталий Юрьевич вопросительно посмотрел на дочь.
– Да успокойтесь, родители. Из Бельгии приехала Линка с мужем в отпуск. Приглашают. По сколько-то сбрасываются все наши. За меня, как я самая бедная, пла-тит Элька Михеева.
– Мила, девочка, ты, главное, не падай духом. Время такое сейчас. Подумай, что есть многие, которым хуже, чем нам. И ты посмотришь, все утрясется.
– Твоими устами, пап, да мед пить. Все я понимаю... А кто это у вас в подъезде стекло выбил?
– спросила вдруг Мила.
– Ремонт не собираются делать?
– Да ты что, какой ремонт?
– искренне удивилась Оль-га Алексеевна.
– В ЖЭУ сроду денег нет. Платим, платим, - как в бездонную яму... а в подъезде денег не соберешь. Хотели кодовый замок поставить, нужно было по пятьде-сят тысяч собрать. Из тридцати квартир только десять сда-ли. Пришлось деньги вернуть. Так и живем, как в проход-ном дворе. Здесь же алкаши каждый день водку распива-ют.
– А толку-то от твоего кодового замка!
– возразил Ви-талий Юрьевич.
– В третьем подъезде стоит кодовый, а там все равно бомжи ночуют.
– Ладно, я побежала, - заторопилась Мила.
Она поцеловала мать с отцом и выскочила за двери. Ее каблучки простучали по ступенькам, расхлябано хлоп-нула дверь в подъезде, и все стихло.
– Мерзко на душе, - поморщился Виталий Юрьевич.
Ольга Алексеевна промолчала.
Они сидели в зале на диване. Уже смеркалось, но они не включали свет и не включали телевизор. Просто сидели рядышком и больше молчали, чем говорили. Катя мышкой затихла за дедовым письменным столом в спальне и увле-ченно мазала акварельными красками по бумаге, благо бу-маги Виталий Юрьевич не пожалел и дал много.
Ольга Алексеевна думала о своем. Ей вспомнилась свадьба дочери с Андреем. Андрей ей тогда понравился: высокий, ладный, с военной выправкой. Мила училась на третьем курсе Университета, а он заканчивал высшее во-енное училище, но, соблазнившись быстрыми деньгами, которые легко зарабатывали его друзья на гражданке, от-крывая фирмы и ввязываясь в торговые предприятия, ушел с последнего курса, организовал с помощью отца столяр-ную мастерскую и стал грести деньги лопатой. В то время это было просто. Народ сметал с прилавков все, потому что товаров было мало, рынок только насыщался, разбога-тевшие предприниматели напропалую жировали, парились с девочками в саунах, играли в казино, проигрывались и пропивались в пух и прах, а кто устоял, строил поражаю-щие воображение русского обывателя коттеджи с бассей-нами и банями, и им требовались столярные работы и ме-бель на заказ. Мила, наивная дурочка еще, с головой оку-нулась в новую для себя, независимую от родителей и сво-бодную от родительской опеки жизнь. Чуть не каждый день цветы, дорогие подарки и компании. Все это не нра-вилось Ольге Алексеевне и Виталию Юрьевичу, и они го-ворили об этом дочери, но она и слушать ничего не хотела, огрызалась и обижала, заявляя, что нравоучений и нотаций ей с избытком хватило, когда она жила с ними. Ольга Алексеевна замолкала и, поджав губы, шла на кухню, а Виталий Юрьевич исчезал в спальне, где садился за пись-менный стол. Мила уходила, хлопнув дверью.