Потерявшиеся в России
Шрифт:
Однажды Андрей сказал Миле, чтобы она бросила свой Университет, от которого в жизни не будет никакого проку. 'Сейчас зарабатывать деньги можно и без образо-вания, - сказал тогда Андрей.
– А уж если учиться, то нуж-но идти в коммерческий институт, тем более, там сейчас как раз есть знакомые, которые могут помочь'...
Разговор с родителями был резким, со слезами, с кри-ком и истерикой.
– Ты бросишь Университет только через мой труп!
– заявила Ольга Алексеевна.
– Получи диплом, и тогда хоть в коммерческий, хоть к черту на рога!
– Ладно, я вам принесу этот диплом, чтоб вы повесили его себе на стенку, - бросила Мила и хлопнула дверью так,
Ольга Алексеевна догадывалась, что в семье дочери происходит что-то неладное. Но из Милы лишнего слова не вытянешь, хотя по ней было видно, что она что-то скрывает. Но однажды дочь пришла к ним в слезах и рас-сказала, что Андрей избил ее. Оказалось, что бил он ее и раньше. Катя по-детски непосредственно и даже с каким-то удовольствием сказала:
– А папа маму об дверь головой бил, а я испугалась и описалась.
Ольга Алексеевна дар речи потеряла, а Виталий Юрь-евич только головой покачал.
Когда Андрей приехал забирать вещи, Мила с доче-рью ушла из дома. Ольга Алексеевна и Виталий Юрьевич молча сидели в комнате, пока Андрей собирал вещи. Толь-ко Ольга Алексеевна спросила с укором:
– Как же ты так, Андрей?
– Я ее любил! И сейчас люблю. А она мне жизнь ис-портила, - с надрывом выдавил Андрей.
Был он выпивши, и Ольга Алексеевна сочла разум-ным разговор не продолжать, только пожала плечами, и ее брови, по обыкновению, взлетели вверх. 'Чем это она ус-пела ему жизнь испортить?' - подумала она.
Андрей поступил по-мужски. Это в нем всегда при-сутствовало. Все, что он купил в квартиру, а было там все: и дорогой холодильник, и импортный телевизор-двойка, и печь СВЧ, и мебель - он ничего не взял. Квартиру же ей оставила бабушка, мама Виталия Юрьевича, которая очень любила внучку и, слава Богу, не дожила до этой непри-глядной истории...
Виталий Юрьевич пытался сосредоточиться на руко-писи своего романа, но мысли путались. То вспоминался завод, то вставало перед глазами лицо дочери, и сердце Виталия Юрьевича сжималось от жалости и бессилия по-мочь, оградить ее от тягостей, которые вдруг свалились на ее хрупкие плечи.
Глава 3
Стояло бабье лето. Днем солнце еще грело, и было тепло, но по вечерам уже чувствовалось холодное дыхание поздней осени. Землю устилали желтые и багровые листья. Утром дворники сметали листья в кучи на газоны, но они за день снова засыпали асфальтовые дорожки и приятно шуршали под ногами. Мила неторопливо шла по парку, а с деревьев нет-нет, да и сорвется то один, то другой листо-чек и, кружась, мягко упадет под ноги. Миле нравились кленовые листья, и раньше она любила собирать их в букет и приносить домой. Дома она ставила их в стакан с водой или молочную бутылку, и они долго радовали глаз.
Сразу за парком начинался скверик. По одну его сто-рону размещались в ряд стенды на массивных бетонных подставках. Несколько лет назад за стеклом висели порт-реты передовиков производства, теперь просто виды горо-да. Стекла расколотили воинствующие подростки, и ветер рвал и трепал остатки фотобумаги с городскими достопри-мечательностями. По другую сторону стояли скамейки, на спинках которых сидели молодые люди, поставив ноги на сидения. Почему-то им нравилось сидеть именно так. Мо-жет быть, это был своеобразный протест, может быть, так сидеть действительно удобно, только старикам и старуш-кам, чтобы сесть на скамейку, приходилось теперь стелить газетку или целлофановый
Мила вышла на площадь Ленина, на которой находи-лось здание областной администрации и театр имени Тур-генева. Ленин стоял на высоком пьедестале спиной к ад-министрации и, держась одной рукой за лацкан пиджака, будто собирался станцевать еврейский танец 'Семь со-рок', другой указывал вдаль, наверно, призывая идти туда, потому что именно там и было наше светлое будущее.
Площадь регулярно чистили, мыли и поливали, но по Ленинской улице, примыкающей к площади, ветер носил бумажки, пыль собиралась у бордюров и растекалась гря-зью после дождя. Окурки и плевки попадались под ноги, и чтобы не наступить на них, приходилось все время смот-реть не перед собой, а под ноги. Мила давно заметила, что везде так устроено, что человек должен сгибаться в три по-гибели, как бы кланяться: и в железнодорожных кассах, и на почте, и в сберкассах, и в часовых мастерских окошечки так расположены, что ты всегда находишься в позе проси-теля. Потому, наверно, тебе и хамят кассирши и прочие чиновники, что ты для них вечный проситель. Мила улыб-нулась этому своему открытию. А еще она подумала, что когда человек обживается на новом месте, он начинает с того, что наводит чистоту и порядок. Жаль, что эта мысль не пришла в голову нашему мэру. Грязная лестничная площадка, грязный двор, грязная улица - отсюда и пофи-гизм. У хорошего столяра или слесаря рабочее место все-гда в порядке, поэтому у него и дело спорится; у нерадиво-го - кавардак, потому он брак и гонит.
В гастрономе на Ленинской Мила прошлась по вит-ринам и ужаснулась. Цены опять подскочили.
Она купила полбатона белого хлеба, килограмм вер-мишели, пакет молока, вместо масла пачку маргарина и десяток яиц. Чуть подумав, она взяла полкило сосисок и триста граммов дешевых шоколадных конфет 'Ласточка'. Ее капитал уменьшился почти на треть. 'А с чем Катьке макароны есть?' - вздохнула Мила и отдала еще три тыся-чи за двести граммов с небольшим сливочного масла. По-том она вспомнила, что дома нет сахара и подсолнечного масла. Полкило сахара и бутылка подсолнечного масла об-легчили ее кошелек еще на пять тысяч. И от ста тысяч, ко-торые дали родители, осталось чуть больше половины.
Мила угрюмо плелась по Ленинской и предавалась своим невеселым мыслям. Недавно Алексей Николаевич, папин друг, профессор, сказал, когда они по обыкновению спорили, что 'Россия бьется в эпилептическом припадке'. А вчера в газете, Мила прочитала, академик Богомолов приводит сумму прожиточного минимума, которая равня-ется четыремстам тысячам рублей, и комментирует: 'но на нее нельзя прожить'. В это время Москва широко празд-новала 850-летие. 'Пир во время чумы' - выразился Алек-сей Николаевич. Мила грустно усмехнулась. Она поискала глазами, куда бросить бумажку от съеденной конфеты, но урны не нашла, и сунула бумажку в карман плаща. Она никак не могла приучить себя бросать сор куда придется, как делают многие, и вечно таскала фантики и использо-ванные автобусные билеты в сумке или в карманах, забы-вая потом выбросить дома.
Дома Мила разложила продукты: что в холодильник, что в стол, включила газовую колонку и стала набирать го-рячую воду в ванну. Вода набралась быстро. Мила завела будильник, разделась и залезла в ванну. Горячая вода при-ятно обожгла тело и сразу обозначилась усталость. Мила блаженно вытянулась в ванне, и нега разлилась по всему телу. 'Все не так плохо, - подумала Мила.
– У меня есть своя квартира, где я сама себе хозяйка, у меня есть дочь, которую я люблю, и есть родители, которые меня любят'.