Потерявшиеся в России
Шрифт:
Владимир Сергеевич замолчал. Он подождал с мину-ту, что скажет его визави, потом снова взялся за свой 'Эн-циклопедический словарь'.
Виталий Юрьевич думал о чем-то своем, и только пальцы его тихо и ритмично барабанили по столу. Но вдруг он спросил:
– Значит, Володя, вы верите в жизнь после физической смерти?
Владимир Сергеевич снова поднял глаза от книги:
– Я верю, что распад физической оболочки - это не конечная форма существования. Верить в существование одного только физического мира - слишком скучно. Если я верю во Вселенский разум, я обязан верить в многообразие форм. Это так же, как нельзя утверждать, что жизнь может существовать только в биологическом
Больше Виталий Юрьевич ничего не спрашивал. Ка-залось, он был удовлетворен разговором с Владимиром Сергеевичем. Оба углубились каждый в свое: Виталий ут-кнулся в свою рукопись, а Владимир Сергеевич опять в 'Энциклопедический словарь'.
Но тема жизни и смерти долго еще не давала покоя Виталию Юрьевичу, и он вернулся к ней у Алексея Нико-лаевича, когда они с Ольгой Алексеевной сидели у Чер-нышевых по случаю какого-то торжества. Как это вошло у них в привычку, после застолья они уединились в профес-сорском кабинете, оставив женщин с их женскими разго-ворами, и повели привычную беседу, отводя душу в бла-женстве поиска истины. Виталий Юрьевич успел прочи-тать и Рериха и Клизовского и теперь горячо доказывал другу состоятельность концепции теософии.
– Ну, вот возьмем астральное тело, - объяснял Вита-лий Юрьевич.
– Оно отделяется от физического и переме-щается в пространстве. То же происходит иногда во сне. Только мы не придаем этому значения. Наша память не фиксирует это.
– Ну и почему же мы этого не ощущаем и не фиксиру-ем?
– Да потому, что обыкновенный интеллект по своей природе способен только к ограниченному восприятию. Неисчислимое и беспредельное - это сфера интуиций и более высокого сознания. В этом и таится главная труд-ность интеллектуального объяснения метафизических ис-тин.
– Сомнительно, однако, - снисходительно хмыкнул Алексей Николаевич.
– Этого никто не видел, потому что не способен воспринимать. Значит, это никто не может подтвердить.
Скучный ты человек, Алексей. Если бы никто ничего не видел, не возникло бы самого теософического учения.
– Я трезвомыслящий человек и привык оперировать фактами. Ты дай мне факты, и я поверю и в Бога и в Дья-вола.
– Ну, это ты точно как в том споре: 'Где Бог? Что-то я его нигде не видел', так ведь и 'тот, кто оперирует боль-ных, вскрывая черепную коробку, ума там тоже не ви-дит'... Страшно жить без веры. Ты, Алексей, во что-то ве-ришь?
– Конечно! Верю в человеческий разум, в совершенст-во мироздания.
– А в Космический разум?
– В том смысле, что в Космосе происходят закономер-ные процессы, и все в мире подчинено строгим законам.
– Ты говоришь о физическом восприятии. А я говорю о чувственном. Ты же веришь, что существуют явления, которые не может объяснить традиционная наука. Это го-ворит о невозможности познания объективного мира.
– А это агностицизм . То есть, убеждение, что наука может познать лишь явления, но не сущность предметов и закономерностей развития природных процессов...
– Ну, это ты признаешь?
– В какой-то степени, да.
– Значит ты в какой-то степени агностик.
– И что из этого следует?
– Да то, что человеку нельзя без веры. Ведь страшно умирать, ни во что не веря. А наш народ семьдесят лет жил без веры.
–
Виталий Юрьевич серьезно выслушал рассказ, и даже тени улыбки не обозначилось на его лице.
Я думаю, - сказал он, - нашел бы мужик любой бюст и тоже поставил бы его возле своего дома, и также молился бы ему. Советская власть, отняв у него религию, посеяло в душе хаос, а демократические начинания отняли у него ве-ру в вождей и тоже ничего не дали взамен. Веры-то в Бога уже не было. А без веры теряется смысл жизни. Ты, на-пример, сможешь ответить на извечный вопрос: 'В чем смысл жизни?'
– А никакого такого особого смысла нет. В глобаль-ном значении, с точки зрения мироздания, смысл жизни всего живого в воспроизводстве себе подобных, чтобы не оборвалась биологическая цепочка.
– И опять ты рассуждаешь исходя лишь из чисто фи-зических представлений о мире. А есть еще один смысл. Если мы верим в продолжение жизни в тонком мире, то есть, если мы верим в бессмертие души, то жизнь на земле разумного человека должна подчиняться смыслу нравст-венного улучшения себя, подготовке к следующему, более высокому перевоплощению в другом мире. Вот почему нужна вера.
– Послушай, Виталий, а какая мне радость от того, что там будет с неким моим астральным подобием, если меня не станет в моем физическом выражении?
– Алеша, жизнь в физическом теле - это мгновение перед лицом вечности. Знаешь, древние египтяне в самый разгар пиршества вносили мумию: знай, мол, смертный, удовольствия кончатся, и не все тебе радоваться, помни, что жизнь скоротечна, и смерть все равно придет к тебе. Тот смысл жизни, который сводится только к воспроизвод-ству себе подобных, делает человека малозначительным. Вот Лев Толстой искал смысл жизни, метался, 'спорил' с Богом и не мог согласиться с тем, что человеку уготовано то, что и зверю, то есть, размножаться и этим продолжать свой род. Для чего? Стоит почитать философские работы Толстого 'Критика догматического богословия', 'В чем моя вера', 'Исповедь', которые дают представление о его Вере. К концу жизни Толстой достиг высокого духовного уровня и хотел видеть высокую духовность и исключи-тельность в человеке. Потому, когда он увидел дерущихся пьяных мужиков, то с дикой тоской воскликнул: 'Господи, как все это незначительно!'
– Однако Толстой сам был в молодости кутилой и во-локитой. Да и уже в зрелом возрасте, будучи известным писателем, мог сквернословить и позволять себе скабрез-ности. Ты же мне сам давал книгу 'Горький о литературе', где есть его рассказ о том, как он пришел к Толстому, как к учителю, с робостью и почтением, а Толстой говорил с ним грязно о совокуплении нищего с нищенкой на дороге в пыли, употреблял матерные слова, будто Горький другого языка был не способен понять.
– Это ни о чем не говорит и к духовности не имеет от-ношения. Толстой - писатель и, рассказывая о грязном, мог пользоваться земными словами.