Потому что нельзя быть на свете красивой такой…
Шрифт:
– Ко мне ребята! Хватайте его!
Я истерично забился, задергался, пытаясь высвободиться, и нога моя в этой борьбе, вдруг соскользнула вниз. Я, пытаясь удержать равновесие, махнул свободной рукой, и все же не удержался. Повалился в пропасть, утягивая за собой и лейтенанта.
Уже падая, я услышал его сдавленный от напряжения крик. Перед лицом мелькнули белки его широко открытых от страха глаз. Я понял, что это конец. Крик отчаянья вырвался из меня, но мощный порыв ветра ударивший в лицо, ворвался в легкие и заглушил его.
Мы
Это и страх перед грядущим новым и неизвестным, и страх потери настоящего; и обидное отсутствие радости и восторга от ощущения полета, столь желанного на протяжении всей жизни; негодование и горечь за недоделанные дела; за посрамленное клеветой имя; за слезы и отчаяние матери, узнающей о моей бесславной гибели; и даже такая мелочь, что падая я вывихнул ногу и теперь она болела…
…Мысли эти мелькали одна за другой, а падение все продолжалось и продолжалось…
Потом, до меня вдруг дошло, что все это слишком долго продолжается. Как только, эта мысль осенила меня, я сначала удивился, а затем также молниеносно решил, что это мне только кажется и удар будет вот именно сейчас, когда я подумал, что его долго нет, и удар этот будет ужасно сильный и наверняка очень болезненный. Мышцы мои окаменели от напряжения в ожидании удара.
Вот сейчас… Сейчас… Сейчас…
Через некоторое время я подумал, что черт его знает, может все это будет настолько быстро, что я и не пойму, что мне больно. Но это лишь в том случае если там действительно суша. Если там все же вода, то возможна вполне мучительная смерть.
Теперь мне вдруг впервые за время падения, стало по-настоящему страшно и даже жутко, не инстинктивно, как секунды назад, когда я сорвался в обрыв, а уже именно от полноценного осознания неотвратимости пришедшей смерти.
«Вот какая она»…
…но удара все не было, а полет продолжался и встречный ветер все так же хлестал мне в лицо…
Я, наконец, открыл глаза. Вокруг по-прежнему было жутко темно и дна пропасти видно не было. Ветер сильно бил в лицо. Я изумился происходящему, и тут же спасительная мысль, что это наверно всего лишь сон, вызвала необычайное облегчение. Но ненадолго. Боль в вывихнутой ноге вернула меня в реальность. Во сне – боли нет.
Рядом падал лейтенант. Чуть в стороне и вверху падали шматки земли, видимо отвалившиеся от обрыва во время нашего падения. Самого обрыва, точнее
Темнота тоже была довольно странной. Я только теперь понял это. Это скорее даже была не темнота, а темный фон. На этом фоне я отчетливо, как при свете различал лейтенанта и куски дерна, летящие рядом с нами.
Глаза у него зажмурены, лицо искаженно гримасой ожидания, чего-то неизбежного и крайне неприятного.
Падение продолжалось…
Наконец, лейтенант тоже открыл глаза. В этих глазах недвусмысленно прочиталось изумление и ужас. Так, глядя друг на друга и растерянно озираясь по сторонам, мы падали еще некоторое время. Потом лейтенант, наконец, крикнул:
– Что происходит? Тут же всего метров 30 от силы! А мы падаем уже минуты три!
Происходящее было настолько абсурдным, а лицо у него так сильно искажено эмоциями и встречным ветром, что я не смог не улыбнуться даже, несмотря на то жуткое положение, в котором мы оба оказались.
Лейтенант тем временем задрал голову и посмотрел вверх – туда, откуда мы падали.
– Э-ге-гей! Па-ца-ны…
Ни кто не отозвался.
– Блять, там тоже ничего нет. Где ж это мы?
– Точнее сказать, куда это мы?
Мощный ветер, бьющий в лицо и рвущий одежду, по-прежнему не ослабевал, свидетельствуя о продолжающемся падении. Но дна было не видать…
– Черт его знает, что тут творится, но по элементарной логике, все должно произойти скоро и притом в любое мгновение. Например, прямо сейчас!
У меня по спине пробежали мурашки.
И тут же я подумал о другом.
– А может наоборот. Раз мы падаем уже пять минут на глубину в тридцать метров и до сих пор не упали, то можем падать и целый час, и день и неделю!
Эта простая мысль ошеломила обоих. Некоторое время падали молча. Долго. Не могу сказать сколько, но долго. Может полчаса, может дольше.
– Какого хрена ты сука выделывался, там на краю, а!? Сейчас бы все было нормально, – вдруг зло прохрипел лейтенант.
– Пошел ты в жопу, мудак! Вы же сами гнались за мной. Вы бы посадили меня в тюрьму!
– А теперь ты сдохнешь! И обиднее всего то, что я вместе с тобой…
Опять некоторое время молчали.
– Да это абсурд какой-то! Такого не может быть! – наконец я не выдержал.
– Ха! Ты не рад тому, что мы все еще живы?
– Может, мы все же померли, а? Это хоть как-то смогло бы объяснить наше положение.
Помолчали, переваривая сказанное и происходящее. Наконец лейтенант плюнул, махнул рукой и заговорил:
– Тебя как зовут-то?
– Артем. А тебя?
– Меня Степаном. Давай Артем, я наручники-то расстегну. Чего уж теперь то…
Мы расстегнулись и полетели дальше каждый сам по себе.
– Черт побери, ну это же гон! Чушь! Дичь полнейшая!