Потому что нельзя быть на свете красивой такой…
Шрифт:
Охранник уже еле сдерживался, чтоб откровенно не заржать, так что, когда говорил, смех даже прорывался меж слов.
– Не ссы. Все под контролем…, Местные ребята хорошо знают свою работу…, Всех проверили, досмотрели…. Идем.
Они пошли. Сначала Агент, затем Звезда, и Охранник следом.
Погодка на улице стояла великолепная – морозец чуть меньше 10 градусов, слабый снежок, медленно опадающий откуда-то с неба. Если б не обильное присутствие кричащих людей, то просто умиротворяющая и благостная атмосфера.
Как только Агент появилась в дверях, ночное пространство, слабо освещенное уличными фонарями,
– Помаши рукой Звезда!
– Сюда посмотри! Сюда!
– Это правда, что у вас роман с Натальей Вальпургиевой?
На полпути до открытой двери лимузина, Звезда остановился. Повернулся к фоторепортерам, намного попозировал, затем повернулся в сторону кричащих фанаток, приподнял руку в приветствии:
– Hello!..
Десятки девчачьих рук взметнулись в его сторону. В плечо ударился плюшевый мишка. Звезда поднял его, демонстративно, играя на публику, чмокнул в мордочку.
– Эй, Звезда, возьми и моего, он с конфетами, – Фанат попытался размахнуться пошире, но народу вокруг было много и у него не получилось. К ногам тяжело упал плюшевый медведь. Звезда нагнулся, поднял его и обращаясь к Охраннику, спросил:
– Ну, пацан-то, на такие выходки с дрочкой не способен. Однако смотри и он туда же со своими мишками. Так что, скорее всего, нет тут ничего животного. Ошибся ты, Охрана. Один только голый, обывательский символизм… И этот дурацкий символизм, затрахал меня уже…
Охранник, услышав такие слова Звезды, от души заржал. А тот решив, что так ловко и в тему сострил, тоже засмеялся. Затем, нащупав, что-то твердое внутри игрушки и молнию на пузе. Обрадовался и подобрел.
– Хотя ладно, этот хоть конфет в него напихал.
Агент уже сидела в машине, но услышав про конфеты, высунулась:
– Вот и славненько, в самолете чаек с ними попьем.
– Он извращенец скорее всего, – сказал Охранник, последним садясь в машину. – Быть может он от девки своей, подарочек передал, а уж, что она с мишкой этим делала, и куда конфеты эти пихала, хрен знает.
Он снова заржал и увидев в последний момент Фаната, подмигнул ему и махнув на прощанье рукой, крикнул:
– Бывай, будущая Звезда!
Тот тоже помахал и что-то произнес в ответ, но Охранник его уже не услышал. Дверь захлопнулась и машина тронулись.
Звезда все еще крутил в руках плюшевого мишку.
– Ух, какой он тяжелый! Что ж там, черт побери, за конфеты такие? Грильяж что ли? Грильяж я люблю.
Охранник вдруг напрягся. Что-то мелькнуло в его мозгу. Какая-то тревога. Всплыла фраза фаната: «А моя слава еще впереди». Профессиональное чутье, хоть и с опозданием, но дало о себе знать. Мурашки пробежали по его спине от загривка до копчика. Одной рукой он начал открывать дверь, а другой потянулся к Звезде.
– Дай сюда.
– Cам справлюсь, – улыбнулся Звезда.
– Дай сюда! – закричал он.
Звезда дернул замок на молнии.
Пути Господни неисповедимы, или, и ангелы порой засыпают…
…Иной раз, когда кажется,
будто наши ангелы –
на самом деле, оказывается, что это просто
чужие ангелы воспользовались нашей беспомощностью…
Небольшая однокомнатная квартирка почти в центре города. Стены ее, некогда покрытые белой известью, – теперь заляпаны всевозможными пятнами от еды, блевотины, давленых тараканов и прочей отвратности. Из мебели в комнате только стол, диван, да несколько заваленных каким-то тряпьём колченогих стульев. На столе, куча пустых бутылок, крошек, газет, объедков и т. д. Видавший многое и потому сильно потрепанный диван стоит в углу. На нем, поверх серых от нестиранности простыней, раскинувшись во всю диванную широту и долготу, лежит Лукреция – она из тех самых, кого в народе называют конченой пьянью. Глаза её открыты, и она медленно, с отвращением оглядывает свое жилище. В голову лезут разные мысли. Одна из них – самая настырная, – приходящая каждое утро, кажется Лукреции самой правильной и в тоже время наименее выполнимой. Эта мысль настолько её беспокоит, что она даже произносит ее вслух:
– Надо бросать это беспробудное пьянство, – в её голосе чувствуется усталость. – Заеблась я уже.
Она со стоном тянется к пивной бутылке. Та оказывается пустой и Лукреция отбрасывает ее в угол. Поднимается и на не твердых ногах бредет на кухню. Склонившись над раковиной, заваленной грязной посудой, пьет прямо из-под крана.
Напившись, Лукреция идет в уборную, где, несмотря на свой пропитой вид, довольно эротично мочится. Затем лезет ванну, включает воду, быстро настраивает нужную температуру и плюхается на самое дно. Лежа под жесткими струями воды, она еще немножко думает, на столь болезненную для нее тему алкогольной зависимости и решает попробовать еще раз завязать.
Покончив с личной гигиеной, Лукреция принимается за уборку квартиры. Она вяло слоняется из угла в угол, собирая мусор и складывая его в полиэтиленовый пакет.
Неожиданно резко ее охватывает жуткий тремор. Руки начинают трястись, отчего из них все вываливается и никак не хочет запихиваться куда надо. Из-за такого оборота приходится прекратить уборку.
Лукреция садится посреди недоубранной квартиры и сильно отчаивается. Ей становится жалко себя, свою никчемно погубленную жизнь. Ведь было время, когда она училась в институте, имела хорошую работу, красивых и интересных мужчин. «Почему все так сложилось? Что случилось? Что со мной?», – вопрошает она у каких-то невиданных сил и естественно, ответа не получает.
От этих горьких, безответных мыслей, Лукреция немножко плачет. Как и во все прежние попытки, бросить пить оказывается не просто. Чувствует себя, Лукреция очень плохо – её знобит, мутит, голова раскалывается. Помимо, или скорее из-за этого, мысли ее постоянно возвращаются к выпивке. Она знает – стоит ей выпить 100 гр и здоровье ее сразу улучшится, но также она понимает, что наверняка на ста граммах ей не остановиться.
Все эти мысли, конечно же, негативно влияет на, и без того ослабленную, силу воли, и внутри лукрециевского организма происходит борьба между здравым смыслом и неуемными желаниями. В итоге Лукреция не выдерживает и громко, будто для кого-то, произносит: