Потоп
Шрифт:
— Уж будь покоен. Отправлены войска, как я приказывал?
— Конница уже выступила в Кейданы, откуда она двинется на Ковну и будет ждать… Наши польские полки еще здесь; их нельзя было посылать вперед. Хоть они и надежны на вид, но могут снюхаться с конфедератами. Гловбич двинется с нами, казаки — с Воротынским, а Карлстрем со шведами пойдет впереди… Ему приказано резать по дороге бунтовщиков, особенно крестьян!
— Хорошо!
— Кириц с пехотой двинется последним, чтобы, в случае чего, было бы на кого опереться… Если нам придется идти быстро и если на этой
— А артиллерия выступила?
— Выступила.
— И Петерсон?
— Нет! Петерсон здесь, ухаживает за Кетлингом, который ранил себя собственной шпагой. Он очень любит его. Если бы я не знал Кетлинга, я бы подумал, что он ранил себя нарочно, чтобы не принимать участия в походе.
— Надо будет оставить человек сто здесь, в Россиенах и в Кейданах. Шведские гарнизоны незначительны, а де ла Гарди и без того каждый день требует людей у Левенгаупта. Как только мы уйдем, бунтовщики забудут о поражении под Шавлями и опять воспрянут духом!
— Число их и так растет. Я опять слышал, что перерезали всех шведов в Тельшах.
— Шляхта? Крестьяне?
— Крестьяне под предводительством ксендза, но есть и шляхетские «партии», особенно возле Ляуды.
— Ляуданцы вышли под начальством Володыевского.
— Осталось много подростков и старцев. И они тоже берутся за оружие.
— Без денег мятежники ничего не сделают.
— А мы денег добудем в Биллевичах. Нужно быть таким гением, как вы, ваше сиятельство, чтобы уметь всегда найтись.
Богуслав горько усмехнулся:
— В этой стране гораздо больше ценят тех, кто умеет подладиться к королеве и к шляхте. Гений и доблесть не окупаются. Счастье мое, что я князь и меня не могут привязать за ногу к сосне. Только бы мне аккуратно высылали доход с имений, и тогда мне плевать на всю Речь Посполитую!
— Как бы только не конфисковали!
— Скорей мы конфискуем все Полесье, если не всю Литву! А пока позови ко мне Петерсона.
Сакович вышел и вскоре вернулся с Петерсоном.
У княжеского ложа началось совещание, на котором решили завтра же на рассвете выступить в поход и форсированным маршем идти на Полесье. Князь Богуслав вечером чувствовал себя уже настолько хорошо, что ужинал вместе с офицерами и шутил до глубокой ночи, с удовольствием прислушиваясь к ржанию коней и бряцанию оружия. Порой он глубоко вздыхал и потягивался в кресле.
— Я вижу, что этот поход вернет мне здоровье, — говорил он офицерам. — Среди этих переговоров и увеселений я отстал от войны… Но надеюсь на Божью помощь и думаю, что конфедераты и наш экс-кардинал в короне почувствуют мою руку!
На это Петерсон осмелился ответить:
— Счастье, что Далила не обрезала волос Самсону!
Богуслав посмотрел на него странным взглядом, который привел шотландца в смущение, но скоро на лице князя промелькнула страшная улыбка.
— Если Сапега — столб, то я потрясу его так, что вся Речь Посполитая обрушится ему на голову.
Разговор
— Аминь!
На следующий день, на рассвете, войско под начальством князя выступило в поход. Прусская шляхта, которая гостила при дворе князя, начала разъезжаться по домам.
За ними отправились в Тильзит и те, что раньше искали убежища от войны в Таурогах и которым теперь Тильзит казался надежнее. Остались только мечник, панна Кульвец и Оленька, не считая Кетлинга и старого офицера Брауна, которому было поручено начальство над маленьким гарнизоном.
Мечник, после нанесенного ему удара, пролежал несколько дней и харкал кровью, но, так как кости его не были повреждены, он понемногу стал поправляться и подумывать о побеге.
Тем временем из Биллевичей прибыл гонец с письмом от самого Богуслава. Мечник сначала не хотел его читать, но потом изменил свое решение, последовав совету панны, которая была того мнения, что лучше знать все замыслы врага.
«Любезнейший пан Биллевич!
Судьбе было угодно сделать так, что мы расстались не так дружелюбно, как того хотели бы мои чувства к вам и к вашей прекрасной племяннице; но не я в этом виноват, клянусь Богом! Ибо вам известно, что вы сами отплатили мне неблагодарностью за самые искренние мои желания. Но ради дружбы не надо вспоминать то, что совершено в гневе, а потому я надеюсь, что вы сможете объяснить себе мои необдуманные поступки обидой, которую вы мне причинили. Я вас прощаю, как повелевает мне христианское учение о всепрощении, и желаю снова жить с вами в дружбе. А чтобы доказать вам, что в сердце моем нет более гнева, считаю долгом не отказываться от вашего предложения и принимаю ваши деньги…»
Тут мечник бросил письмо, ударил кулаком по столу и воскликнул:
— Скорей он увидит меня на смертном одре, чем хоть один грош из моего ларца!
— Читайте дальше, читайте! — сказала Оленька.
Мечник поднял письмо и стал читать:
«Не желая утруждать вашу милость добыванием этих денег и подвергать опасности поврежденное здоровье, в настоящее беспокойное время, я сам приказал их вырыть из земли и сосчитать…»
Голос мечника оборвался, письмо выпало у него из рук; в первую минуту казалось, что шляхтич лишится языка; он только схватился руками за чуб и рванул его из всей силы.
— Бей, кто в Бога верует! — закричал он наконец.
— Одной обидой больше, зато и кара Господня ближе, ибо скоро переполнится мера!.. — сказала Оленька.
XIX
Отчаяние мечника было так велико, что Оленька принялась его утешать и уверять, что деньги эти еще нельзя считать пропавшими, так как самое письмо может заменить расписку, а с Радзивилла, владеющего столькими поместьями на Литве и Руси, всегда можно все взыскать.