Потоп

Сенкевич Генрик

— Что такое?

— Да просто поехать к ним! Ты не был бы виноват, если бы они нас отбили. Уж во всяком случае твоя совесть была бы чиста в отношении своего родственника, а ты и сам, вероятно, знаешь, что иметь родственника на совести — это большой грех.

— Не говорите мне больше об этом! Не то я сейчас сойду с телеги и сяду на коня! Не я буду отвечать перед Богом, а гетман. Пока я жив, ничего из этого не выйдет!

— Ну, делать нечего! — сказал Заглоба. — Спасибо за откровенность, хотя я раньше был твоим дядей, чем

Радзивилл твоим гетманом. А понимаешь ты, что значит дядя?

— Дядя, значит, дядя.

— Ответ твой очень остроумен, но знаешь ли ты, что если у кого-нибудь нет отца, то, по Писанию, он должен слушаться дяди. Тогда его власть равняется родительской, коей грех не повиноваться. В дяде течет та же кровь, что и в матери. Я, правда, не брат твоей матери, но, должно быть, моя бабушка была тетушкой твоей бабушки; во мне совмещается власть нескольких поколений. Все люди смертны, а потому власть от одних переходит к другим, и ни гетман, ни король не могут заставить ей противиться. Может ли, например, великий или полевой гетман заставить не только шляхтича, но даже простого мужика поднять руку на отца, мать, на деда или на старую слепую бабушку? Ответь мне на этот вопрос, Рох!

— Что? — спросил сонным голосом Ковальский.

— На старую слепую бабушку? — повторил Заглоба. — Кто бы в таком случае хотел жениться, иметь детей и дождаться внуков?

— Я Ковальский, а это пани Ковальская! — бормотал сквозь сон офицер.

— Если хочешь, пусть так и будет, — ответил Заглоба. — Пожалуй, и лучше, что у тебя не будет детей, меньше дурней будет на свете! Как думаешь, Рох?

Заглоба приложил к нему ухо, но не услышал уже никакого ответа.

— Рох, Рох! — окликнул его тихо Заглоба. Рох спал как убитый.

— Спишь?.. — пробормотал Заглоба. — Ну, подожди… Я вот сниму с тебя этот железный горшок, а то тебе неудобно, и расстегну плащ, чтобы с тобой не приключилось удара. Я был бы плохим родственником, если бы не заботился о тебе.

И руки Заглобы стали шарить около головы и шеи Ковальского. На возу все спали глубоким сном; солдаты тоже качались на седлах, ехавшие впереди слегка напевали, всматриваясь в дорогу, так как ночь была темная.

Вдруг солдат, ехавший позади телеги, увидел плащ и блестящий шлем своего офицера. Ковальский, не останавливая телеги, кивнул, чтобы ему подали лошадь.

Спустя минуту он уже был на лошади.

— Мосци-комендант, а где мы будем кормить лошадей? — спросил вахмистр, подъехав к нему.

Рох не ответил ни слова и, миновав конвойных, исчез во мраке. Вскоре быстрый топот лошадиных копыт донесся до слуха драгун.

— Куда это наш комендант поскакал? — спрашивали друг друга солдаты.

— Должно быть, хочет посмотреть, нет ли поблизости корчмы. Время бы дать отдых лошадям.

Между тем прошло полчаса, прошел час, два, а Ковальский не возвращался. Лошади совсем устали и едва тащились.

— Поезжайте-ка догоните коменданта и

скажите, что лошади еле ноги волочат.

Один из солдат поехал исполнить приказание, но через час вернулся один.

— Коменданта и след простыл, — сказал он. — Должно быть, уехал куда-нибудь далеко!

— Ему хорошо, — ворчали с недовольством солдаты, — он целый день спал, да и теперь выспался на возу, а ты тащись всю ночь без отдыха.

— Отсюда в двух шагах корчма, — ворчал посланный, — я думал, что найду его там, а там его нет! Куда его черти понесли?

— Остановимся и без него, коли так, — сказал вахмистр. — Нужно отдохнуть.

И они остановились перед корчмой. Солдаты сошли с лошадей, одни из них пошли стучаться в двери, другие стали отвязывать вязанки сена, чтобы хоть с рук покормить лошадей.

Узники, услышав шум, тоже проснулись.

— Куда это мы приехали? — спросил Станкевич.

— Впотьмах трудно разобрать, — ответил Володыевский, — тем более что мы не к Упите едем.

— Но ведь из Кейдан в Биржу надо ехать через Упиту? — спросил Ян Скшетуский.

— Конечно. Но там мой полк, и князь велел ехать по другой дороге. Сейчас же за Кейданами мы свернули на Данов и Кроков, а оттуда, верно, поедем на Бейсаголу и Шавли. Это немного не по дороге, но зато Упита и Поневеж останутся в стороне.

— А пан Заглоба спит себе сном праведника, — заметил Станислав Скшетуский, — вместо того чтобы придумать какой-нибудь выход, как обещал.

— Пусть спит… Должно быть, его утомил разговор с этим болваном комендантом. Видно, ни к чему не привели его красноречивые уверения в родстве между ними. Кто для отчизны не изменил Радзивиллу, тот ему не изменит и ради дальнего родственника.

— А разве они в самом деле родственники? — спросил Оскерко.

— Такие же, как и мы с вами, — ответил Володыевский. — Но где же пан Ковальский?

— Должно быть, в корчме.

— Я хотел у него просить разрешения пересесть на какую-нибудь лошадь: у меня ноги затекли, — сказал Мирский.

— Он, наверное, на это не согласится, — возразил Станкевич, — в темноте легко улизнуть незаметно. А как догнать?

— Я дам ему рыцарское слово, что не удеру, а кроме того, скоро и светать начнет.

— Послушай, где ваш комендант? — спросил Володыевский у стоящего вблизи драгуна.

— А кто его знает.

— Как так: кто знает? Если я тебе приказываю его позвать, так зови.

— Мы, пане полковник, сами не знаем, где он, — ответил драгун, — как Уехал ночью, так и до сих пор не возвращался.

— Скажи ему, когда он вернется, что мы хотим с ним говорить.

— Слушаюсь! — ответил солдат.

Пленные замолчали.

Время от времени слышалось только их громкое позевывание; рядом лошади жевали сено. Солдаты, сторожившие телегу, дремали, другие болтали между собой или закусывали, чем бог послал, так как корчма оказалась необитаемой.