Потопленная «Чайка»
Шрифт:
— Ради Андрея я готов и душу дьяволу продать!
Глава пятая
ЗЛОЙ ДУХ В ЗАПАДНЕ
— Что же дальше? Вывел вас Петро в безопасное место... — Дата насмешливо смотрел на офицера, — или он и вас продал?
Тория недовольно нахмурился, но, поняв, что роль оскорбленного ему сейчас не к лицу, продолжил свой рассказ:
— Мы остались в семье Петро. Усталый, я проспал, как убитый, весь день. Когда меня разбудили, на дворе уже было темно. Петро торопился: позже, дескать, будут усиленные патрули
— Понятно, почему! — Дата прошел в угол каюты, где стоял бочонок с водой. Открыв кран, наполнил кружку и напился.
Между тем Тория продолжал рассказывать:
— Было заполночь, когда я, Петро и Мария оставили дом. Лес, совсем близко подходивший к берегу реки, на первый взгляд казался непроходимым из-за густого подлеска, но Петро быстро вышел на тропу. Мы держали курс на восток. Петро очень хорошо ориентировался в лесу.
Наконец мы подошли к реке, среди густых плакучих ив разыскали спрятанную лодочку, тихо, без всплеска, столкнули ее на воду и через несколько минут были на противоположном берегу.
Поднявшись на косогор, вышли в поле. Я остановился, желая попрощаться с Петро. В части меня ждали срочные дела, и я спешил.
Я протянул руку Петро, но тот, повернувшись ко мне спиной, сказал Марии:
— Ты подожди нас там. — Он указал девушке на одинокое дерево, темнеющее невдалеке на фоне неба. — Я переговорю с господином офицером...
Мария беспрекословно отошла. Петро молча смотрел ей вслед, пока она не скрылась в тени дерева, потом повернулся ко мне и спокойно сказал:
— Мой Андрей вернулся, господин офицер!
— Андрей? — Я был удивлен. Он должен был находиться в Екатеринодарской тюрьме до поимки Вахова. Его никто не мог освободить без меня...
— Да, Андрей. А ты думал, он подохнет в тюрьме? Как видишь, бог нас милует, — закончил он и согнулся так, будто готовился к прыжку. Я отступил и, опустив руку в карман, схватился за револьвер.
— Как он оказался здесь? — спросил я, сжимая рукоятку револьвера...
— Мой сын лучше меня, господин офицер. Он смелый, решительный, настоящий мужчина, такого человека тюрьма не удержит.
— Бежал, значит!
— Да. Пока его друг Георгий Васильевич готовил ему веревку или пулю, он убежал. Теперь я знаю всю правду.
Я не понимал: если он хотел рассчитаться со мной, почему переправил меня на этот берег, туда, где находятся мои люди, и почему ничего не предпринял на том берегу, там ведь расположены передовые отряды красных?
— Ты помнишь, как вы встретились-познакомились? — Он весь напрягся, как натянутая тетива.
— Для чего сейчас ворошить прошлое, Петро?! — спокойно спросил
— Ты еще спрашиваешь?! — усмехнулся он и шагнул ко мне. — В тот день я вырыл себе могилу, стал Иудой! — Он говорил громко, и я опасался, как бы нас не услышала Мария.
— Успокойся, Петро, ты выполнил долг отца, долг родителя, спас от гибели родного сына. Так поступил бы каждый, у кого есть сердце, кто любит семью, кто жалеет себя. — Я отступил на несколько шагов. Меня не волновали его переживания, мне хотелось быть с Марией, и затянувшееся объяснение мне надоело. Если бы не Мария, я пустил бы в него пулю и дело с концом. Но сейчас мне хотелось расстаться с ним мирно!
— Нет, не уйдешь, господин офицер, пока не выслушаешь меня до конца! — Голос его звучал непривычно твердо.
Я остановился:
— Меня ждет Мария!
— Ничего, подождет. Раз уж попала в твои лапы, никуда не денется!
Петро огляделся, будто проверяя, не подслушивает ли кто:
— Наверно, удивляешься, что я так разговариваю, да еще здесь... Но на том берегу меня считают за человека и я... не хотел, чтобы там узнали, что я предатель. Я продал Сергея Вахова, своего воспитанника, честного и хорошего парня... Хоть он и не попал в ваши лапы, с меня грех не снимается. Я предал его, и от этого не уйти. И отца ее я предал. — Он помутневшим взором посмотрел в ту сторону, где стояла Мария. — Федора Сабуру. Да, и это моих рук дело.
— К чему сейчас эти слова? Мне некогда, я должен идти.
Бесплодный разговор меня раздражал. Но Петро продолжал, будто и не слышал:
— Я думал, что мой сын совершил преступление и его ожидает смертная казнь. Ты обманул меня. Помнишь, как ты говорил, что собственная рана беспокоит человека больше, чем рана соседа. Но, оказывается, лучше умереть, чем жить предателем. Жизнь для меня теперь потеряла всякую цену. — Он тяжело вздохнул и начал сворачивать козью ножку. — Да, господин офицер, видишь, как меня скрутило, а я ведь крепкий был мужик!
— Понятно, понятно. Об этом поговорим в другое время, а сейчас мне нужно идти, Петро.
— Еще немного, и ты уйдешь, — он закурил, жадно затягиваясь, и снова приблизился ко мне.
— Слушай, кончай! Видишь, Мария ждет.
— Зачем ты обманул меня? — спросил он, с ненавистью глядя на меня. — Зачем ты сказал, что Андрей пошел против бога и царя, что, когда его арестовали, у него было полно прокламаций? На самом же деле...
— Как ты смеешь? — прикрикнул я на него, надеясь, что он опомнится, но не тут-то было, он даже глазом не моргнул и продолжал настойчиво:
— Помолчи! Я целый год слушал тебя, теперь ты слушай. Ты никогда не видел Андрея, ты не друг Андрея, а враг его заклятый. По дешевке купил мою душу. Так ведь? Отвечай, господин офицер!
Петро стал поперек дороги и сдавленным голосом, будто кто-то душил его, прохрипел:
— Может быть, твоя кровь смоет мой позор и излечит мое сердце?
В руках у Петро блеснул длинный нож. Сообразив, что не успею вынуть револьвер, я нажал курок прямо в кармане и всадил в Петро все семь пуль.