Потопленная «Чайка»
Шрифт:
— Мы не позволили, разоружили его и связали.
— Связали? — удивился комендант, почти не скрывая удовлетворения.
— Да, связали и оставили на катере. А надо бы выбросить в море! Шкипер пожалел эту собачью душу. Думал, что здесь большевики, и вместе с одеждой сменил ему и фамилию...
— А он так хорошо отплатил ему, не так ли? Видно, наивный человек твой герой. Перечисли-ка мне матросов «Чайки», назови фамилии.
— Фамилии?.. Я, Гергеда, моторист Путкарадзе, по имени Пантэ, Дианоз Ломия и Титико Учана.
— И все?
—
— Остальные, эти три парня, только случайные спутники и не имеют с вами ничего общего?
— Ничего общего!
Комендант извлек из ящика стола бумагу, переспросил имена и стал писать.
Исписал страницу до половины, протянул Антону и холодно сказал:
— Подпишись!
— Что тут написано, господин комендант? — спросил Антон и взял ручку.
— Что эти парни ничего общего с вами не имеют и вы их даже не знаете.
Антон кивнул головой в знак согласия и подписался.
Сигуа сунул бумагу в ящик. Потом, довольный, прислонился к спинке стула и будто между прочим спросил:
— Интересно, что нужно было Тория от этих ребят?
— Кто его знает? В пути я с ними не беседовал. Наш шкипер допросил Тория и одного из парней, но что они рассказали, не знаю.
— Тория ничего не говорил о парнях. Будто вовсе не интересуется их судьбой. Значит, всего пять матросов, так?
— Почему пять? Ведь шестой Дата, наш шкипер! — побледнел Антон.
— Знаю, что шкипер шестой, но он — не в моем ведении.
Антон вопросительно посмотрел на Сигуа.
— Разве ты не знаешь, где может быть раненый человек? — Комендант улыбнулся.
— Где?
— В больнице, конечно. Ты не о шкипере думай, думай о себе, — сказал он грубовато и, взяв со стола звонок, позвонил. — Сейчас я тебя пошлю в камеру. Когда нужно будет, вызову.
В дверях снова показался верзила.
— Поместите его в первую камеру, — приказал Сигуа, раскрыл толстую тетрадь и записал имя и фамилию заключенного.
Когда Тория с револьвером в руках ворвался на палубу «Чайки», Мария мысленно поставила на своей жизни крест. Но, увидев, что он разоружен моряками, почувствовала облегчение: «Значит, и у меня есть счастье». И потом, когда «Чайка» взяла курс на юг, а избитый, притихший Тория прилег на палубе, еще раз убедилась, что на свете остались еще добрые люди. Если б не видела она все своими глазами, никогда бы не поверила, что грузинские моряки поддержат незнакомых кубанских парней, а своего земляка разоружат и изобьют. Вот народ! Добрый и справедливый!
А шкипер! Мужественный, храбрый, красивый. Громовой голос, сверкающие, как звезды, голубые глаза, высокий лоб, черные вьющиеся волосы. И душа, видно, у него тоже хорошая.
Мария чувствовала себя счастливейшей из смертных, когда утром проснулась в каюте.
Как было бы хорошо, если бы она могла открыться ему, рассказать все о себе, да раз не удалось, не успела сказать, пусть
В галерее оставались трое: она, Митя и Вася.
Почему-то ни один из матросов от коменданта назад не возвратился. Марии это показалось недобрым признаком. Но Митя вернулся, и тогда она немного успокоилась и приободрилась.
После Мити комендант вызвал Васю.
— А где все остальные? — тихо спросила Мария у Мити и украдкой взглянула на верзилу, стоявшего у комендантских дверей.
— Не знаю. Там, кроме коменданта, никого нет. Наверно, увели через другие двери, — Митя начал шепотом, но постепенно, забывшись, повышал голос, будто вел самый обычный разговор. — Через маленькие двери, выкрашенные в цвет стены. Когда войдешь, погляди...
— Эй, ты, — крикнул детина, — чего раскудахтался? Или надоело на чистом воздухе, цапля?
Митя умолк. Мария покосилась на детину и прыснула в ладошку: Митя и в самом деле смахивал на цаплю.
Вася пробыл у коменданта дольше и вернулся успокоенным. Хотел что-то рассказать товарищам, но Митя приставил к губам указательный палец и показал глазами на особоотрядчика.
Мария приоткрыла дверь, комендант встал, улыбнулся ей, как давнишнему знакомому, и поздоровался. Мария остановилась в дверях, смутилась. Оглядевшись вокруг, подошла к письменному столу. В самом деле, за креслом вырезана дверь, выкрашенная в цвет стены и почти незаметная. Видимо, через нее вывели матросов. «Митя прав», — подумала Мария и тяжело вздохнула.
У шкафа стояла скульптура воина на вздыбленном коне, с длинным копьем, которым он собирался поразить страшное чудовище. В углу стояли два венских стула. Над письменным столом, на стене, висел портрет человека с усами и с бородой. Комендант внимательно смотрел на голубоглазого юношу.
— Это, — комендант показал рукой на скульптуру, — государственный герб нашей республики, а это, — он, чуть повернув голову, глянул вверх, — наш президент.
Мария удивилась доброжелательному тону коменданта.
— Бедный парень! Да еще какой красивый! — Сигуа, не отводя глаз от сидящей напротив с поникшей головой Марии, улыбнулся. — Думал, что опасность миновала, а угодил черту в лапы? — Словно «парень» он подчеркнул особо и испытующе взглянул на Марию. — Я знаю все, только откуда знаю — не спрашивай. И я ни о чем не буду спрашивать, только о некоторых сведениях, необходимых для данного случая. — Он нахмурился, подвинул бумагу и добавил: — Так что ты пока молчи, и я молчу.
«О чем он? Уж не догадывается ли?..» — Мария испуганно смотрела на коменданта, не зная, что сказать. Сигуа озабоченно проговорил: