Потопленная «Чайка»
Шрифт:
— Мать обрадуется. Татучи будет на седьмом небе. Свадьбу справишь. Не остынет очаг отца, честного труженика... — Он остановился на миг, услышав едва уловимое всхлипывание заключенного. «Ничего, это в первый момент, а потом привыкнет. Сейчас нужно убедить его, что он будет делать благородное дело». Будто не слыша рыданий Титико, он продолжал:
— Если даже все другое оставить в стороне, твой долг, в конце концов, обязывает тебя помочь, чем можешь, родине, которая только-только начинает самостоятельно жить. Красные! Большевики! Кто они такие, если не враги твоего народа и твоей страны? Вооруженные до зубов, угрожая, стоят у наших ворот
Может быть, все это действительно так? Может быть, в самом деле наша страна в опасности? Может быть, большевики и вправду хотят завоевать Грузию?.. Страну, которая с таким трудом добилась свободы? Но если это так, почему же тогда Гергеда так хвалил красных? Говорил, что они защитники рабочих и крестьян?
Может быть, ошибается Антон? Может быть, обманывается Дата?
А почему тогда русские стремятся в Грузию? Почему волнует каких-то чужестранцев судьба грузинских рабочих и крестьян? И что же я должен делать, как я могу помочь своей стране? — напряженно думал Титико.
— Упрямишься, не хочешь говорить правду! А ведь дело касается защиты родины, — приподнялся Арачемия, придвинул к Титико кресло: — Мы хорошо знаем, что там, на «Чайке», с тобой не особенно считались. Мы знаем, что большевики всегда были чужды тебе и ты никогда не принимал участия в заговоре этих проходимцев.
Услышав слово «заговор», Титико с недоумением посмотрел на следователя. Хотел что-то возразить, но Арачемия не дал ему и слова сказать:
— Конечно, заговор. А что же это, по-твоему, когда несколько человек собираются, восхваляют врагов своей родины... Разве Дата и Антон не считали большевиков друзьями рабочих и крестьян? Этого ведь ты не можешь отрицать?
Титико чуть нагнулся, глубоко вздохнул. Но Арачемия сказал:
— А от слов нетрудно и к делу перейти. Ты думал, они так, от нечего делать болтают, развлекаются? Эх, ты, простак. Наверное, ты просто не придавал значения их разговорам, не то, если б ты знал, куда они метят, уверен, ничего не скрыл бы от меня, на первом же допросе рассказал обо всем.
Сердце Учаны билось, как форель, выброшенная из воды.
Несчастная его мать, она только и жила мыслями о нем, о его скором возвращении домой. Теперь она, убитая и обездоленная, ходит вокруг тюрьмы. Кто знает, может быть, и не перенесет она несчастья...
А Татучи... Как надеялась она на своего Титико. Со слезами провожала его, говорила, что будет ждать заветного дня, как ждут восхода солнца, клялась, что без него и за ворота не выйдет. Бедная Татучи.
Титико сидит на стуле, закрыв глаза, отупев от отчаяния и страха. «Пропал, пропал», — словно кто-то шепчет ему на ухо. В висках стучит, в затуманенном мозгу скачут мысли:
«Добрый человек Арачемия!»
«Доверься ему!»
«Не разбивай сердце родной матери!»
«Вспомни о невесте!»
«Дата и Антон — враги родины!»
«Тебя-то не обвиняют?!»
«Не ошибись, Титико!»
«Не клевещи на друзей!»
«Лучше умереть, только честной смертью!»
Вкрадчивый голос Арачемия вывел Учана из полузабытья:
— Соберись с духом, Титико. Если голова на плечах, должен понять, что у тебя один выход — заслужить прощение, иначе тебя обвинят в измене родине, и тогда пиши пропало.
Нет, Титико не хотел ни бесчестной, ни честной смерти. Он всем своим существом
— Ты ради каких-то грошей не жалел себя, а они... — Арачемия подошел к большому железному сейфу, медленно открыл тяжелую дверцу и вынул кожаную сумку.
— А ну-ка, узнаешь это? — спросил он и поднял высоко над головой мешок.
Да, он не раз видел его в руках Дата и Антона, когда они сходили на берег.
— Конечно, это сумка нашего шкипера, — напрягся Титико. Он почувствовал, что с этой кожаной сумкой у следователя связано что-то серьезное. Арачемия перевернул сумку, и золотые монеты, как морские камешки, рассыпались по столу.
Блеск золота мешал Титико смотреть. Эх, столько добра!
— Откуда это золото? — воскликнул пораженный Титико.
— Большевики дали его Дата и Антону.
— За что?
— Разве мало вы старались для большевиков?
— Все, что я знаю, — однажды вывезли из Анапы раненого русского большевика!
Арачемия поднял левую бровь и невозмутимо поглядел на заключенного, ничем не выдав своей радости. «Бедный Титико отворил врата ада...»
— Может быть, ты вспомнишь фамилию того большевика?
— Ни имени, ни фамилии его не упоминали. Просто называли «товарищ командир».
— Товарищ ко-ман-дир, — усмехнулся следователь, и Титико почудились в этом смехе насмешка и угроза.
— Вот и все, что я знаю. Больше ничего, — он вздохнул и мутными глазами взглянул на Арачемия.
— А то, чего не знаешь ты, доскажу я, — Арачемия снова всыпал золото в сумку, завязал ее.
— Это золото получено за услуги, оказанные большевикам, и для проведения шпионской работы. Вот за что получили его твой шкипер и рулевой. Ты, наверно, слышал в камере, как мы расправляемся с предателями и изменниками родины. Одного из них... ты слышал, со мной говорили по телефону... сегодня ночью отправили на тот свет, — следователь спрятал золото, запер сейф и снова уселся за стол. Титико поднял глаза. «Да, из его рук не вырваться», — подумал он и безнадежно опустил голову на грудь.
— А кроме перевозки раненых большевиков с линии фронта в безопасные места, какие вы еще поручения выполняли? — спросил вдруг следователь резким голосом.
Титико вздрогнул от неожиданности.
— Больше... они мне ничего не говорили. Видимо, скрывали от меня... — Титико отвел глаза от Арачемия.
— Не говорили! Скрывали! У тебя же были глаза! Ты ведь видел, что на «Чайке» перевозили ящики, мешки, бочки. — Арачемия медленно выпрямился, повысил голос. — Разве ты не знаешь, что в них было? Черт побери, неужели вместо тебя я должен говорить обо всем? — заорал он и стукнул по столу кулаком. Чернильница подпрыгнула и, перевернувшись, упала на стол.