Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
– Что будем делать, Юрий Алексеевич?
– Гордиться будем, Хрисанф Кириллович, что в русской армии есть такие офицеры. А полку нашему честь, что именно у нас и служит один из них.
И тут же повелительно:
– Рапорту Царевского дать ход. Давайте, я его подпишу. Завтра же сам доложу всё командиру корпуса и начальнику дивизии.
И тут же добавил:
– Каледина я ему не отдам так просто. До Государя, если будет нужно, дойду.
И при этих словах он даже повеселел:
– Царевского, моим приказом, от должности освободить.
На Жиленко – представить документы на увольнение со службы. Давно напрашивается, да я мягкотелость проявил.
Каледина – Вы, уж, голубчик, Хрисанф Кириллович, распушить тоже, чтобы думал впередь о том, что может судьбу свою сломать. А потеря такого офицера, полагаю, есть потеря государственная. Недопустимая.
Всё, на этом ставим точку. Коль ни прискорбно событие, но полк не оставишь. Его проблемы многограннее и значимее, нежели даже судьба одного человека, пусть и несомненных достоинств.
И они занялись обсуждением предложений командиру корпуса по подготовке учений, на которых ждали присутствия Государя.
Эта история навсегда запомнилась Каледину. На всю жизнь.
Но завершение она имела самое неожиданное.
Кошелев докладывал о происшествии в полку сразу двум высоким начальникам – и дивизионному начальнику, и корпусному командиру.
И Шаповалов, вскочив из-за стола, почти забегал по кабинету, возмущаясь уже позицией генерала Троекурова, который настаивал на увольнении из армии и Каледина:
– Знаем мы, этих умников. От них вся зараза в армии. Выкорчёвывать калёным железом. Да он многократно опаснее Царевского. Ишь ты, обидчивый какой. Ничего, мы не такое терпели. И в люди вышли.
Шаповалов остановился напротив Троекурова, и, будучи натурой прямой, искренней, прямо тому и отрезал:
– Семён Кирсанович, а мы ведь с Вами по нужде терпим друг друга. Но моя вина больше, так как Вы – вынужденно, так как я сегодня над Вами, я Ваш командир, а вот я – от малодушия.
Голубчик, не о сотнике речь. Сотник – это что, в масштабах корпуса? На него-то и Вашей власти много, всё командир полка волен решить.
– А вот я – с должности Вас снять не волен. Не властен. Воля Государя надобна. Но и терпеть Вас в этой роли не могу более. В мирное время Вы бесполезны, а в военное – опасны. Зазря людей погубите, опять же – государству урон.
Троекуров сидел набычившись, тяжело отдувался. Лицо его было багровым и потным.
– Вы бы, голубчик, – подбежал к нему Шаповалов, – сами запросились на какую-то должность, поспокойнее.
– Начальник дивизии – глава огромного хозяйства. Тут надо поживее быть, а уж души своей не должен жалеть и подавно. А я Вам, от малодушия, Семён Кирсанович, блестящие аттестации выдам.
– В столицах таких важных генералов не хватает, страсть, – уже скоморошничая, специально едко, произнёс Шаповалов.
Троекуров тяжело поднялся, и ни говоря ни слова – вышел из кабинета.
Шаповалов
– Остальные четыре начальника дивизий мне доставляют меньше забот, нежели пятый. Шесть полков под началом – шутишь? Тут с коня надо не слезать, всё ногами своими обмерить, а он – как же, уже более десятка лет в седло не садился. Где же такого коня найдёшь, чтобы такое благолепие выдержал? – и Шаповалов счастливо залился беззвучным смехом, повернувшись к начальнику штаба и Кошелеву, которого любил и чтил высоко, поэтому и повёл при нём такой разговор о начальнике дивизии.
– Ладно, на этом покончим. Сотника в обиду не давать. Тихонько, чтобы порядок знал, от меня порицание объявите. Но в личное дело не вносите. Ему это для воспитания. А не для острастки.
Но от Троекурова его уберу, Вы уж, голубчик, не обессудьте. Не даст он ему жизни, а на эскадрон назначу. Иначе – какой же я командир корпуса? А это ведь уже военачальник. Большая власть и большая ответственность дадена. Обязан своё слово держать. Иначе устройство армии порушается.
Так, в судьбе Каледина произошли крутые перемены. Но он не жалел об этом даже не в силу высокой должности, которую он обрёл раньше даже мыслимого срока, а потому, что дивизией, взамен генерала Пепеляева, назначенного ведать военным училищем, был определён дорогой его сердцу полковник Кошелев Юрий Алексеевич.
И, представляясь новому командиру дивизии, уже в генеральских погонах, Каледин не скрывал своей счастливой улыбки.
Не стал ворошить прошлое и начальник дивизии. Единственное, что сказал:
– Смелее берите эскадрон в руки. И жду от Вас дерзновенных решений. На широкую дорогу, если хотят достигнуть цели, выходят рано утром.
***
Забегая далеко вперёд отметим, что окончательно история с Царевским разрешится для Алексея Максимовича в годы Великой войны.
Его славная 8-я армия, находясь на острие Брусиловского прорыва, несла тяжёлые потери.
В один из дней генерал Каледин находился в боевых порядках головной дивизии.
В ходе наступления особенно стремительно и красиво действовал правофланговый полк.
Сразу было видно, что управляет боевыми действиями грамотный и подготовленный командир, который зря людей не подвергал ненужной опасности, умело использовал складки местности и огонь артиллерии для обеспечения наступления полка.
Командующий и направился в этот полк со своими чинами штаба.
Дрогнула рука командующего, которую он, как всегда тщательно и строго поднёс к виску, принимая доклад пожилого, в возрасте, командира полка.
– Ваше… Высокопревосходительство, 112 Измаильский полк ведёт наступление. Задача дня к 15.00 выполнена. Сопротивление противник оказывает слабое. Предлагаю, используя сложившуюся ситуацию – в полосе наступления полка ввести главные силы корпуса, что позволит развить успех войск всей армии.