Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Его взвод, во всём, был в полку на последнем месте и Кошелев, как командир полка, поставил вопрос ребром – или Жиленко выправляет положение дел, или ему придётся оставить полк.
И сегодня Жиленко, вдохновляемый Царевским, искал повод выместить своё зло на ком угодно, а увидев Каледина, мальчишку, в двадцать лет, в равном с ним чине, а как его слушают и доверили даже эскадрон во временное командование – прямо зашёлся от ярости.
С бутылкой в руках, качаясь на ногах, неряшливый и обрюзгший, он
– Слушай, академик, а может – раздавим бутылочку лучше? Что ты эту ересь несёшь? – и он указал на доску, испещрённую таблицами, стрелами, расчётами.
Он качнулся на ногах и продолжил:
– Наше дело маленькое – гнать этих скотов в бой, а ты тут развил какие-то антимонии…
Умышленно ли, или спьяну – резко подавшись вперёд, он облил Каледина содержимым бутылки. И хотя брызги спиртного попали лишь на сапоги Алексея, он побелел:
– Милостивый государь! Даже если мне это будет грозить отлучением от службы, в коей вижу смысл своей жизни, я требую, чтобы Вы извинились. Публично. В противном случае – я вызываю Вас на дуэль.
Алексей и в эту минуту был спокоен, только жилка подрагивала у него на верхней губе, справа.
Он всегда помнил завещанное отцом – честь должна быть защищена немедленно.
Жиленко недоумённо посмотрел на Каледина:
– Ты, что, вызываешь меня на дуэль? – и он утробно захохотал.
Царевский жёлчно улыбался, стоя рядом и всё его поведение поощряло Жиленко на развитие конфликта.
Он покровительственно обнимал его за плечи, и ронял, вроде случайно, фразы:
– Да, эти фендрики не чтят заслуженных офицеров…
Не трусь, Серёжа, это он с виду такой ершистый, а возьмёт шашку в руки – маму звать будет…
Это была вершина. Весь зал оцепенел. И все в волнении смотрели на Каледина.
Алексей, побледнев, резко повернулся к Царевскому:
– Мне совершенно понятно, милостивый государь, что этот несчастный – лишь Ваше орудие мести. С ним, поэтому, я драться не буду. Вам же – готов дать удовлетворение на любом виде оружия.
Постояв мгновение, качнулся на носках и довершил:
– А чтобы Вы не прятались за спину этого опустившегося человека, – и Алексей отвесил чувствительную пощёчину Царевскому.
– Драться, немедленно драться, – заорал тот. На шашках! И не до первой крови, а до фатального конца. Мальчишка, сопляк, я научу тебя почтению к старшим.
– Я готов, господин подъесаул, – спокойно ответил Каледин. – Где и когда?
– Немедленно, сейчас. На шашках, я повторяю, никаких эспадронов. Это – для институток, – вскричал Царевский.
И посмотрев на настенные часы, щёлкнул, театрально, каблуками:
– Через тридцать минут. На опушке леса, за конюшнями третьего эскадрона.
– Мой секундант – сотник Жиленко. Честь
Алексей, ох, уж этот калединский характер, повернулся к аудитории:
– Уважаемые друзья! Мы… довершим рассмотрение данной темы в следующий раз. А сейчас – я прошу того, кто поручится за мою честь и будет моим секундантом, подойти ко мне.
Добрые две трети присутствующих молодых офицеров встали в едином порыве:
– Я, я, я, Алексей…
Он поблагодарил всех и обратился к Тымченко, своему однокашнику:
– Уважаемый Владимир, я прошу тебя быть моим секундантом.
Тот молча встал рядом с Калединым и твёрдо положил свою руку на эфес офицерской шашки.
Через пятнадцать-двадцать минут они были на месте предстоящей дуэли.
Если Господь и создал красоту вокруг, то она была именно здесь. Словно напоминала тем, кто встретился в смертном поединке, что мир – величественен и прекрасен, в нём всё так гармонично и едино, и ничто, ничто не стоит этой красоты.
А может – чтобы тот, кто поспешно хватается за оружие, задумался, что он теряет, уходя из этого мира.
Величаво текла река. Могучие дубы, вековые, широко раскинули свои кроны; птицы, невидимые глазу, выводили такие трели, что казалось – это Господен вечный Храм, и в нём не могут царить человеческие низменные страсти, злоба и коварство.
Всё, всё вокруг располагало к торжеству жизни и к тому, чтобы все были едины и счастливы.
За Алексеем и Тымченко шли участники всего кружка. Нервно курили, выдвигали предположения, как избежать этой дуэли, так как все знали, что это – суд и неизбежная отставка для её участников.
Царевский появился минутой позже, в сопровождении одного лишь Жиленко, который мгновенно протрезвел и теперь только ошалелыми, остановившимися глазами взирал на происходящее.
Вспомнив о своих обязанностях, как старший и по возрасту и по времени производства в чин сотника, зычно произнёс:
– Э… так что, господа офицеры, может… есть возможность – завершить всё это дело полюбовно, миром, значит, ежели виновник, – и он в упор посмотрел на Каледина, – принесёт публично… э… извинения.
– Я виновным себя не считаю, и извиняться не намерен. Прошу секундантов обсудить условия поединка.
Жиленко и Тымченко о чём-то горячо заспорили в отдалении. Говорили долго, наконец, Жиленко, запинаясь, произнёс:
– Несмотря на настояния потерпевшей стороны, – и он огромной рукой указал на Царевского, – секунданты единодушно решили – дуэль состоится на шашках, до первой крови.
Во избежание ответственности – погибший, мнением секундантов, публично объявляется виновным, дабы смягчить участь оставшегося в живых. Секунданты в этом… э… поручаются перед командованием полка.