Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
И снова полководческая мысль Каледина принесла ошеломляющий результат – впервые, в ходе этой войны, пехота, под прикрытием огня артиллерии, шла, так называемыми, волнами.
В каждой волне шли три–четыре пехотные цепи, так же – в следующей и замыкающей.
Каждая волна двигалась друг за другом на расстоянии до двухсот шагов.
Первая волна, овладев первой линией обороны противника, не задерживаясь на ней, устремлялась ко второй, а третью линию – атаковали третья и четвёртая волны, перекатываясь
Всё это было достигнуто в результате упорных и многодневных тренировок, поэтому стороннему наблюдателю казалось, что это не сражение, а какая-то игра – столь чётко и целеустремлённо действовали войска.
Лёгкая артиллерия не давала противнику поднять голову, а тяжёлая – просто разметала его батареи на участках прорыва.
Командующий постоянно следил за развитием операции, активно маневрировал живой силой и огнём артиллерии.
И когда противник, в панике, стал отступать – Каледин бросил, в прорыв, кавалерийский корпус.
Успех был полный.
Уже к середине июня, за неделю непрерывного наступления, 8-я армия заняла Луцк, полностью разгромив 4-ю австро-венгерскую армию, и продвинулась вглубь обороны противника почти на семьдесят километров.
Это был грандиозный успех.
Войска, вдохновляемые командующим, который вёл их к победе, имели высокий наступательный порыв.
Но, к несчастью, вечно существующие законы российской действительности, сработали и здесь.
Исчерпав все резервы, растратив накопленный запас боеприпасов, и, особенно, артиллерийских снарядов, войска Каледина остановились.
Командующий требовал от фронта помощи и подкреплений, снарядов.
Но Брусилов был бессилен что-либо сделать.
Он такие же вопросы ставил перед Ставкой, просил Алексеева убедить Государя, чтобы тот отдал приказы о начале наступления соседних фронтов, активизации боевых действий союзников.
Но ничего этого не произошло.
Западный фронт генерала Эверта увяз в приграничных боях и не смог продвинуться вглубь территории противника ни на шаг.
Недвижимо стоял и Северный фронт.
Никакого взаимодействия армии не было организовано Ставкой с флотами – Черноморским и Балтийским.
В результате этого все наши преимущества над противником, в основном – в живой силе, сходили на нет.
И здесь Каледин проявил свои лучшие качества современного военачальника – он, только со своей армией, без поддержки корпусов соседей – ещё более полумесяца сдерживал натиск преобладающих сил противника – без снарядов, без патронов, только на вере людей в своего командующего.
***
Каледин властной рукой еле сдерживал своего жеребца, всего мокрого. А в паху – даже в пене.
Бешеная скачка не остудила его кровь, и он не вошёл, а ворвался в кабинет Брусилова:
–
Моя армия сделала всё, что могла и даже больше. Всё, что было в человеческих силах, мы свершили. Больше держаться против преобладающих сил противника нет никакой возможности. Особенно, если тебе не дают поднять голову от огня артиллерии и пулемётов.
Голос его звенел от отчаяния и возмущения:
– Прикажите армиям Лечицкого и Щербакова наступать. Пусть отвлекут на себя противника, и мы одним ударом, я верю в своих людей, опрокинем врага, и на его плечах ворвёмся в границы Германии. Особенно – если Вы, Ваше Высокопревосходительство, усилите армию хотя бы двумя-тремя свежими дивизиями.
Растерянный и бледный Брусилов, всегда умеющий держать себя в руках, пребывал в полной растерянности:
– Алексей Максимович, голубчик, Вы не знаете всей пропасти в положении дел в армиях Ваших коллег.
Убыль по личному составу у них составляет более, нежели пятьдесят процентов. Снарядов нет вообще, патронов – по полторы обоймы на винтовку. Полностью расстроена кавалерия, лошади выбились из сил, нет фуражу.
Само страшное, Алексей Максимович, в полках – осталось в живых по три-четыре офицера. Многие полки я вынужденно вверил под начало поручикам.
Тяжело вздохнув, сел напротив Каледина за приставной столик, и с болью в голосе сказал:
– Алексей Максимович!
Я очень дорожу Вашим мнением, поэтому не думайте, что я за всем происходящим наблюдаю молча и беспристрастно.
Я потребовал от Государя, при личной аудиенции, отлучения меня от должности Главнокомандующего, ежели не будут поддержаны войска фронта.
Он вскочил и даже забегал по кабинету:
– Это же чёрт его знает, но успех фронта не был поддержан соседними фронтами. Ежели бы Эверт и Рузский поддержали наше наступление – Германия и Австро-Венгрия были бы повержены.
Он ударил кулаком по столу, что было совсем для него несвойственно, и горестно заключил:
– Не мне, России нужна была эта победа. Только в результате её можно было избежать потрясений в стране. А они грядут.
И теперь, дорогой Алексей Максимович, революции не избежать.
Слишком велико недовольство правящим режимом в стране. Нарастает голод. А кормильцами – мы завалили всю Европу, до Салоник включительно.
– Поэтому, Ваше Высокопревосходительство, – неожиданно для Каледина произнёс Брусилов, – господин генерал от кавалерии…
Каледин как-то даже злобно перебил своего Главнокомандующего:
– Вы забылись, Ваше Высокопревосходительство, в этом чине пребываете Вы, а я – генерал-лейтенант. И до чинов ли сегодня? Россия гибнет, а мы о чинах будем печаловаться?