Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Брусилов тепло положил руку на плечо Каледину, и протянул ему золотые погоны, без звёзд, с вензелем « Н » и короной.
– Нет, Ваше Высокопревосходительство, я ничего не придумал, и Вы не считайте, что Ваш Главнокомандующий утратил здравый рассудок.
Указом Государя Вам присвоен этот высокий чин, и, я думаю – вполне заслуженно. Кроме того, досточтимый Алексей Максимович, вы удостоены ордена Святого Георгия III степени.
Позвольте, уважаемый Алексей Максимович, вручить
И, простите своего Главнокомандующего, Алексей Максимович, что он не Господь Бог и не смог свершить невозможное.
Тут же посуровел и уже тоном приказа довершил:
– Приказываю Вам, Ваше Высокопревосходительство, начать отход, и отвести армию на прежние, до прорыва, позиции.
Я, Алексей Максимович, сделаю всё возможное, чтобы облегчить участь армии. Последними силами, армии Лечицкого и Щербакова, нанесут согласованные удары в определённое Вами время, отвлекут на себя силы противника. Воспользуйтесь этим – и отводите армию.
Постарев на годы, возвращался Каледин в свой штаб.
Ни высокие отличия, ни орден – не грели душу. Что они значили, когда его звёздный миг, его главное дело жизни, разрушилось на глазах.
«Преступники, негодяи, – проносилось в его мыслях, – какую же удачу загубили, каких возможностей лишили?
Разве возможно полагаться лишь на удачу или на пресловутое русское авось?
Почему операция не обеспечивалась должным образом? Почему не готовились наступления других фронтов. Тем более, что именно они в плане должны были выступать как ключевые?
Разве этого не видел Алексеев? Пусть несведущ в делах такого масштаба Государь, но Алексеев-то – опытный штабист. Знает, что в одиночку, одним фронтом такие операции не проводятся».
И холодок страшного прозрения прорезал его мозг:
«А если это умысел? Если … определённые силы в стране… ведут Россию к этому?
Слишком многое сошлось в единое русло – безвластие, умышленное отлучение от дела знающих людей, отсутствие должного обеспечения войск всем необходимым для ведения боевых действий, казнокрадство, деморализация офицерства, нарастание недовольства масс, революционеры…
Нет, такие события просто так не происходят.
Ими … определённо движет чья-то злая воля, организованная и страшно немилосердная к России.
Заговор против России? Нет, даже не против Николая II, к несчастью – слабоумного и безвольного, а против России, могущество и сила которой никому не нужна. Её страшатся, и определённые силы, финансовые круги Америки, Англии, Франции и Японии, ведомые жидо-масонскими вождями, объявившимися социалистами, которые все, поголовно, из этой братии, осознанно уничтожают Россию.
Россия – да, вот что главное. Россия должна быть уничтожена. Чтобы на её обломках и за её счёт были удовлетворены чьи-то честолюбивые интересы.
Боже мой! Как же я раньше не задумывался над этим? Неужели это неведомо Брусилову, Алексееву? Неужели они не догадываются
«Нет, нет, эти мысли мне надо гнать прочь от себя. Особенно – сейчас. Отвести, организованно, армию, спасти людей – вот что главное.
А потом…, потом посмотрим. Надо откровенно поговорить с Брусиловым. Не может Алексей Алексеевич не знать сути происходящего».
И он с головой ушёл в тяжёлые проблемы организации отступления войск армии.
Талант и гений военачальника проявился и здесь.
Каледин не позволил противнику на своих плечах ворваться в расположение своих войск. Отход проходил организованно, уже проверенными Калединым в наступлении перекатами.
Последние крохи снарядов были переданы арьергарду, который расчётливо, огрызаясь огнём, не позволял противнику организованно преследовать войска армии.
Армия была спасена.
Но Каледин мучительно думал: «А спасена ли честь? Кем я останусь в памяти потомков? Как всё хорошо начиналось – упоение славой, освобождение от унижения поражений. И как дурно всё закончилось».
***
В конце шестнадцатого года состоялась его последняя встреча с Государем.
Каледин относил себя к сильным и волевым людям. Но даже он испугался и холодок предчувствия грядущей беды пробежал у него по коже.
К нему вышел потерянный, страшно состарившийся, безвольный человек. Голова у Николая II подёргивалась, непроизвольно закрывался при этом правый глаз, а руки не могли найти успокоения и страшно дрожали.
– Благодарю Вас, генерал. Вы, один из немногих, кто остался верен престолу.
– Спасибо, – и Николай II, как только мог, сжал руку Каледина.
В эти же дни состоялся его разговор с Алексеевым. При разговоре присутствовал и Брусилов, который много курил и молча ходил по кабинету начальника штаба Ставки, не вмешиваясь в разговор.
– Алексей Максимович, – обратился к Каледину Алексеев, – мы – люди военные, и не в наших правилах обходить острые вопросы или уклоняться от них.
Поэтому и я буду предельно откровенен с Вами. Полагаю, что Ваша честь – порука того, что эта конфиденциальная информация останется при Вас.
Он шумно втянул в себя воздух, и, словно решившись на что-то необычайно важное, даже страшное для него лично, глядя на Каледина в упор, продолжил:
– Алексей Максимович! Мы… патриоты России, осознаём всю гибельность существования… прежнего строя.
Близится трагедия, страшная трагедия для России. И чтобы её спасти, спасти Отечество – мы должны пожертвовать … монархией.
Каледин вздрогнул:
– Михаил Алексеевич! И Вы хотите, чтобы я тоже примкнул к заговорщикам?
Мы с Вами, вместе, приносили присягу на верность Государю. А теперь, как декабристы, будем плести нити заговора? Не сложив полномочий? Не отказавшись от присяги? Чинов? Орденов?