Поверженный демон Врубеля
Шрифт:
Не упустить ни одной детали…
– Твою мать… – сказал Стас и Людмилину руку сдавил.
– Твою мать, – Людмила повторила слова, в которых больше не было смысла. Почему-то смотрела она не на Настасью, но на уродливую сумку ее, из которой вывалились разноцветные кусочки картона.
Фотографии.
– Значит, ты теперь свидетелем… – Иван оседлал стул, облокотившись на спинку его. Вид он имел мрачный, если не сказать, раздраженный.
– Имеешь что-то против?
– Да как я могу? – Он приподнял
Стас кивнул. Вот на что происшествие не походило вовсе, так это на несчастный случай. Он клял себя за самоуверенность.
Надо было перехватить девицу.
Припугнуть.
Или предложить ей денег. С деньгами бы получилось, теперь Стас почти был уверен в этом.
– А вот другие свидетели утверждают обратное… например, что дамочка сама под колеса маршрутки кинулась… значит, и вправду не несчастный случай, а обыкновенное самоубийство.
– И с чего бы ей самоубиваться?
Иван пожал плечами:
– С несчастной любви. С неудавшейся жизни… да мало ли… вот не поверишь. Бывает, глядишь, у человека все в полном ажуре. Не жизнь, а халва с шоколадом, а он хандрит. И от хандры этой пулю себе в лоб пускает…
– Ты сейчас…
– Я сейчас, Стасик, хочу, чтобы ты понял. Не все всегда идет так, как оно тебе хочется. Ты вот небось уверился, что раз с дамочкою этой несчастье приключилось, то оно имеет прямое отношение к твоему братцу.
– Скажешь, что нет?
Иван злил. Упрямством своим. Нежеланием видеть хоть что-то, помимо старых протоколов, в которых, как Стас был теперь уверен, не имелось и слова правды.
– Я скажу, что бывает так, Стасик, что одно дело и другое никак не связаны… – Иван вздохнул и поскреб щеку. – Я уже начинаю жалеть, что позволил тебе ввязаться в это дело… закрыть бы тебя…
– За что?
– Да за что-нибудь… ладно, иди… из города пока не уезжай, свидетель…
Людмила ждала на улице. Сидела на лавочке, скукожившись, явно замерзшая и с виду совершенно несчастная. Она напоминала Стасу взъерошенную синицу.
– Почему домой не ушла?
– Да… вот как-то… – Она пожала плечами. – Ты на рынок меня отвезти обещал.
И глянула так, с вызовом.
Прежняя Людочка не могла себе позволить глядеть с вызовом. Она редко отрывала взгляд от пола, а когда случалось заговаривать, то голос ее дрожал. Она безумно злила Стаса этой своей покорностью судьбе, смирением, готовностью исполнить все, что требовала матушка. Та Людочка никогда бы не осмелилась и намекнуть на то, что Стас ей что-то должен.
Хорошо, что она выбралась все же из нелепых плиссированных юбок, из безразмерных белых блуз, которые подошли бы скорее ее матушке, нежели Людочке. И стрижка эта, пусть и уродливая, но куда симпатичней тощенькой косы, на конце которой болтался кривобокий бант.
– Если так, то поехали, – он вдруг понял, что безумно устал. Настолько устал, что еще немного, и заснет прямо в машине. И поддавшись
Людочка сидела тихо.
– Я мог бы ее остановить, – Стас заговорил, понимая, что должен выговориться. А Людочка выслушает. И спорить не станет. И обвинять. – Я мог бы…
– Тогда уж мы бы могли. – Людмила откинулась на сиденье. И глаза прикрыла. – Я тоже в этом участвовала. Но, во-первых, мы не были уверены до конца, что она и вправду имеет отношение к смерти Мишки… или не Мишки, но того парня. Во-вторых, что мы могли ей предъявить?
Это все верно.
Стас и сам себе уже говорил. Пока полицию ждал. Пока названивал Ивану. Пока дожидался… давал показания… говорил с Иваном…
– Твой друг, – Людочка подула на белые руки.
А ведь продрогла до костей.
Упрямая женщина.
И тут же стало страшно. Что, если тот, кто избавился от Настасьи, доберется и до нее? Он ведь предупреждал. И теперь порезанная куртка вовсе не гляделась происшествием пусть пугающим, но в целом безобидным.
С этого человека, кем бы он ни был, станется изрезать и лицо.
Или по горлу полоснуть.
А Иван скажет, что Людочка сама виновата, что профессия у нее такая, располагающая к конфликтам, что пациенты не особо благодарны за помощь врачебную. И вообще, если подумать, то сама виновата, нечего шляться в темное время по переулкам.
– Мой, чтоб его, бывший друг считает, что Настасья самоубилась.
– Она не была похожа на самоубийцу, – заметила Людмила. – Да и способ странный… под машину бросаются не так уж часто. Ненадежно это, высока вероятность остаться живым, но искалеченным. Вены вот режут. Таблетки глотают. Уксус пьют… премерзкое, кстати, дело… с крыши опять же или с моста… но под колеса…
Стас кивнул.
Не было самоубийства. Настасья явно шла на встречу… с кем?
С кем-то, кому она позвонила…
– Если принять за аксиому, что она действительно подслушивала тот наш разговор… – Людмила говорила спокойно, и Стас поймал себя на мысли, что сам звук ее голоса действует на него умиротворяюще. – Тогда получается следующее. Она знала что-то о смерти Егора, что держала при себе… возможно, не считала важным, а может, по иной какой-то причине… главное, что наше появление и разговор заставил Настасью переосмыслить все, что она знала… и прийти к каким-то выводам… к каким?
– Она поняла, что не было самоубийства… точнее, что мы не готовы в него поверить. Более того, явно собираемся копать дальше.
– Именно… и у нее было что продать нам. Или не нам… она позвонила человеку, который…
– Замешан?
– Определенно. И пригрозила ему, что расскажет нам, если не получит денег… – Людмила встрепенулась, – Стас, напомни, пожалуйста, в его мастерской что-нибудь находили? Не в Мишкиной, а в…
– Героин.
– Героин… а парень был чист, если верить отцу…