Поверженный демон Врубеля

Лесина Екатерина

– Ты зачерствела.

– Я никогда особой чувствительностью не отличалась.

– Дуешься, – с непонятным удовлетворением в голосе заметил Стас. – Сколько ты таких видела?

– Больше, чем хотела бы.

– И жалеешь не пациентов…

– Родственников.

Людмила оглянулась на дом. Мокрый. Мрачный. Пожалуй, в таком сойти с ума легко. Не сразу, исподволь, проникаясь местною тоской.

– Ты не представляешь, что такое – жить рядом с наркоманом. Особенно когда они утрачивают всякое сходство с человеком… это… это постоянное ожидание беды. Стыд,

потому что твой близкий оказался таким вот… и страх, что он сделает сегодня? Украдет. Изобьет. Или сам наконец доколется до смерти. Они уродуют не только себя, но и всех, до кого дотянутся. И поэтому, ты прав, мне не жаль наркоманов. Мне жаль их родителей. И детей, если такие случаются. Дурочек, которые выходят замуж, уверенные, что их любовь поможет избавиться от зависимости…

– Тихо, – Стас сжал руку, и Людмила замолчала.

Она ведь не кричит. Или кричит? Тоже сошла с ума на своей работе, которую мама полагала блажью, бесполезною, а то и опасной. Где это видано, чтобы женщина с наркоманами возилась? Ни почета, ни уважения, ни, что куда актуальней, денег.

– Смотри. – Он указал на подъезд, из которого выскользнула женщина в черной куртке. С первого взгляда Людмила и не признала в ней Настасью.

– Что она…

– Мне вот тоже интересно, что она… – пробормотал Стас, поднимаясь.

Настасья шла быстро, и почему-то подумалось, что направляется она вовсе не в булочную.

– Не спеши, – придержал Людмилу Стас. – Не надо, чтобы она нас заметила…

Беспокоился он напрасно.

Настасья не замечала никого и ничего. Она шла широким мужским шагом. Явно торопилась, но вот куда?

Выбравшись со двора, Настасья двинулась вдоль по улице.

Остановилась на перекрестке.

В темной витрине отражалось некрасивое ее лицо. Губы Настасьи шевелились, будто она говорила сама с собой. Пальцы сжимали дерматиновую сумку, еще более уродливую, чем куртка.

– Она явно подслушивала, – Стас отступил в тень арки.

– С чего ты…

– Когда вышли, она крутилась у дверей. А выпроваживала нас со всею любезностью.

– Это повод?

– Почему нет?

Признавать правоту Стаса совершенно не хотелось. Но Людмила готова была согласиться, что такое поведение домработницы выглядело по меньшей мере подозрительным.

– А если она просто на свидание собралась?

– В таком виде? – фыркнул Стас.

Меж тем Настасья перебежала дорогу и, оказавшись на той стороне, огляделась. Убедившись, что за ней не следят – во всяком случае, Людмиле показалось, что именно это беспокоило Настасью, – она тем же решительным шагом направилась к автобусной остановке.

На остановке было людно.

Время к полудню уже. А транспорт в этой части города ходит нерегулярно. И люди прибывали, теснились, толкались.

Ругались наверняка.

Людмила поежилась. Она ненавидела поездки в автобусе, и не столько сами поездки, сколько ожидание автобуса, когда время ползет медленно, изматывая нервы всей толпе, которая превращается в один сонный раздраженный организм. И кто-то курит, кто-то дышит перегаром,

кто-то матерится… толкается… и в тот миг, когда темный силуэт автобуса показывается-таки на горизонте, вся толпа в едином порыве бросается к бордюру.

Кто-то может не влезть.

Не успеть.

Страх этот подстегивает, заставляя растопырить локти, проталкиваясь сквозь плотное человеческое море. И забыть о скромности, о вежливости, вообще обо всем, кроме желания всенепременно попасть именно в этот автобус.

Настасья, впрочем, уезжать явно не собиралась. Она отступила в сторонку, брезгливо скривившись, словно сам факт нахождения в этом месте бросал тень на ее репутацию. Настасья бросила взгляд на часы, и по лицу ее пробежала гримаса раздражения.

– Жених запаздывает? – Стас не упустил случая уколоть.

– Возможно…

Настасья меж тем достала мобильный.

– Жаль, подслушать не выйдет, – Стас не позволил Людмиле покинуть убежище в тени арки.

А ведь и вправду жаль.

И не на свидание Настасья собралась, во всяком случае, не на то, которое устраивают в надежде на серьезные отношения.

Настасья была зла.

Она говорила, судя по губам, резко, отрывисто. И рукой свободной взмахивала, точно рубила фразу на слова. На руке этой моталась огромная уродливая сумка…

– Когда мы подойдем? – поинтересовалась Людмила, которую не отпускало предчувствие, что вот-вот произойдет беда.

Какая?

И с кем?

– Не знаю, – Стас вглядывался в дорогу.

Снова дождь зарядил, мелкий, мутный. Серая мгла легла на дорогу, стирая лица людей, размывая сами очертания города. И сквозь эту мглу проступали влажные столбы с мертвыми по полуденному времени фонарями. Блестел водой асфальт.

Ползли редкие машины…

И автобус показался: древний короб о четырех колесах. Он полз неспешно, дразня людей, всем видом своим показывая, что физически не способен уместить всех… и толпа пришла в волнение, засуетилась, хлынула к краю…

Людмила позже пыталась понять, как же получилось все.

Она ведь видела.

Автобус, который еле-еле двигался, верно, водитель его боялся, что, стоит прибавить скорости, автобус просто-напросто рассыплется.

Людей, истомившихся ожиданием.

Настасью с сумкой ее и телефоном. Она отошла в сторону, явно не собираясь никуда уезжать.

Маршрутное такси, вынырнувшее из-за автобуса. Водитель спешил, а дорога была мокрой… прямой участок, с хорошей видимостью. Но куда он спешил?

К остановке, чтобы забрать счастливчиков, бюджет которых позволяет этакую роскошь, как поездка на маршрутном такси… он ездил по этому маршруту не первый день и не первый год и потому был уверен, что все идет по плану.

До последнего.

Он не знал, как и когда под колесами его такси оказалась женщина в черной куртке. Он нажал на тормоз, но… Настасью от удара подбросило.

Отбросило.

Она покатилась по дороге сломанной уродливой куклой. И кто-то закричал… толпа отпрянула, а потом вновь подалась вперед, желая уже иного: разглядеть.