Повешенный. Том II
Шрифт:
Итак, носитель самой сильной крови императорского рода Романовых выжил, и проклятие его не убило… Вот что значит сильная романовская кровь, не испорченная браками с гнилой европейской аристократией! Но что теперь делать Амвросию? Сообщить Николаю? А дальше что? Царь будет в ярости, и первым делом уберет сообщника за промах. Пустит по его следу не только всех одаренных жандармов, но заодно и всю инквизицию. И куда тогда бежать? За Урал, чтобы всю оставшуюся жизнь скрываться в сибирской тайге? Нет, это не выход.
Нужно исчезнуть, схорониться в одном из надежных
— Зосим — позвал Амвросий слугу — рано утром мы уезжаем. Возьми самое необходимое и собери нам еды в дорогу. Поклажи должно быть немного, поедем налегке…
— Петр Васильевич, Ваше Сиятельство, нельзя больше ждать! — с жаром убеждал князя Лопухина молодой белокурый монах с юношеским пушком над губой — Уйдет колдун, у него же чутье, как у зверя лесного.
— Серафим, не справитесь вы с ним! — покачал головой князь — Архимандрит Нектарий велел дождаться старца Антония, и без него в этот улей не лезть.
— Упустим, как пить дать упустим! Где потом его искать будем?
— Да, с чего ты решил, что он вообще собирается бежать?! Мои люди говорят, что слуга колдуна ведет себя спокойно, вчера вон, дров полный воз закупил. Разве люди дровами запасаются, если решили в бега податься?
— Так-то оно так, но сердце у меня не на месте…
— Успокойся, Серафим. Мои люди за ним присматривают, и мимо них мышь не проскочит…!
…Но когда следующим вечером небольшой отряд, состоящий из монахов и людей князя ворвался в дом колдуна, там уже никого не было. И оставалось только догадываться, как двое мужчин прошли мимо опытных воинов, не спускавших глаз с переулка, из которого нет другого выхода.
— Упустили… расстроенно выдохнул Серафим, оглядывая скромное жилище, где еще недавно обитал колдун. Вон, на столе даже недопитый стакан с чаем стоит и блюдце с одиноким куском хлеба.
— Никуда он от нас не денется — успокоил юношу седой старик в рясе из грубого полотна — все равно найдем!
— Да, где ж теперь его сыщешь… — махнул рукой монашек и потянулся к книге, лежащей на столе
— Не трогай! — крикнул старик. Но опоздал.
Прямо на глазах из книги вырвалось облако черной пыли и осело на Серафима. За пару секунд все было кончено…
…Мы с Бекетовым выскакиваем из беседки, услышав испуганные крики, доносящиеся со второго этажа особняка, но причину произошедшего и его последствия, находясь во дворе, понять невозможно. Приказав женщинам оставаться на месте, направляемся в дом. Из прихожей попадаем в просторный холл, из него по широкой лестнице поднимаемся на второй этаж. Нам на встречу бегут перепуганные слуги и гости, все стремятся покинуть комнаты и спуститься на всякий случай вниз.
—
— Вон, в конце коридора дверь вышибло, значит нам туда!
Перешагивая через обломки деревянных створок, мы заглядываем в гостиную. Вернее, это апартаменты из двух отдельных помещений — там еще и спальня есть за стеной, судя по широко распахнутой двери. А вот взрыв произошел именно в гостиной. Правда, он какой-то странный: ничего тут не обгорело, только вся мебель разбита и картины со стен попадали. Еще карнизы вырвало с мясом из стены, и теперь шторы превратились в грязные тряпки, свисающие через подоконник во двор.
Бекетов бросается к тучной даме, барахтающейся на диване, у которого подломились ножки и отвалились подлокотники. Толстую тетку одному Александру Ивановичу поднять явно не под силу, но я помогать этой жабе не собираюсь. Пусть поваляется пока, сейчас не до нее. Я замечаю Шкурина, сидящего на полу у стены, и подаю ему руку, помогая подняться. Голова у пристава пробита, и кровь из раны тонкой струйкой капает на ворот мундира, по пути пачкая его пышные бакенбарды. Похоже, бедолагу ударной волной приложило о стену, да еще сверху на голову картина обрушилась. Протягиваю ему свой носовой платок.
— Василий Семенович, вы как?! И что тут у вас случилось?
— Жить буду… Это у господина Оленина выброс силы случился из-за ссоры с сестрой.
— Потерпите немного! Я сейчас Марию Ивановну позову, она у нас кудесница.
Выглянув в окно, прошу тетушку подняться наверх, прихватив с собой лекарский саквояж и пару слуг мужского пола.
— Так… а где же сам виновник переполоха?
Пристав, прикладывая платок к ране, молча кивает на спальню. Там, обхватив голову руками, на кровати сидит тот самый «колобок».
— Петр Миронович, объяснитесь…! — строго говорит ему Бекетов — Вы же не юнец какой, должны же контролировать свой дар. Так могли ненароком и убить кого-нибудь. Это можно расценить, как нападение на полицейского при исполнении служебных обязанностей, такое поведение недостойно дворянина.
— Ну, что вы такое говорите, Александр Иванович, какое нападение…! — устало машет рукой толстяк, поднимая на нас глаза. Лицо у него бледное, как полотно, краше в гроб кладут — Я виноват лишь в том, что психанул во время ссоры с сестрой, узнав про отвратительный поступок ее сына — моего племянника.
— Это Петр Миронович про Виктора Оленина говорит — пояснил нам Шкурин — я как раз рассказывал Ольге Мироновне про неблаговидные выходки ее сынка.
— Странная у вас однако логика, господин Оленин — усмехнулся я — Значит, принуждать несчастную вдову к браку и запугивать ее — это отвратительно. А запихнуть в лечебницу для умалишенных нормально?
— Вы о чем? — удивился «колобок». И его удивление выглядело вполне искренним.
В этот момент в разрушенном дверном проеме показались двое крепких мужиков, а вслед за ними появилась и тетушка. Она тут же бросилась к толстухе, доставая из кармашка пузырек с нюхательной солью.