Повесть и рассказы
Шрифт:
Пришел папа. Я прошмыгнула в переднюю и села в угол между стеной и вешалкой. Пахло пауками и мокрыми галошами.
Через дверь я слышала, как мама что-то рассказывала отцу, наверное про меня. Папа строго сказал: «Что ты говоришь! Не может быть!» И вдруг рассмеялся.
Я закрыла глаза. Тоскливое волнение охватило меня. Кто-то засопел рядом. Я испугалась и прижалась к стенке. Брюхастый соседский щенок Решка лизнул меня в щеку. Наверное, он вошел за отцом. Я схватила Решку поперек толстого живота и посадила к себе на колени.
— Решка, — сказала я ему
Решка, вырывая из моих рук ухо, отрицательно помотал головой.
— Ну, тогда убирайся отсюда, дурацкая собака!
Я открыла входную дверь и вышвырнула щенка на лестницу.
Мне нужно было, чтобы девушка пришла не только из-за туфель. Это было гораздо серьезнее. Я тогда не могла понять, что в эту минуту решалась судьба моего характера. Решался вопрос — верить или не верить людям, как поступать в жизни.
Все это было в руках у незнакомой мне, прошедшей мимо девушки. Вдруг она не придет совсем? А я буду сидеть и ждать ее, пока не состарюсь… Я представила себе, что я старюсь, у меня вырастает борода и из ушей лезут зеленые волосы, как у нашего дворника.
Открылась дверь, и вошел папа.
— Где ты, Тина? — сказал он, не сразу заметив меня в темноте и зажигая свет. — Вот дурочка! Вставай, вставай! Принесет она туфли, конечно, принесет. Я тоже считаю, что люди заслуживают доверия.
Я благодарно обняла своего отца. Слезы, которые я так долго удерживала, хлынули у меня из глаз и из носа.
— Ну вот, разверзлись хляби небесные! — сказал отец, ероша мне волосы сзади наперед.
Следующий день был воскресенье.
Я с утра уже сидела на окне. Солнце блестело во всех стеклах и принарядило мутную воду Мойки. Девочки играли на тротуаре в классы. Они поминутно жулили, ссорились и обижались друг на друга. Между ними вертелся Решка. Он гонялся то за перелетающим с места на место стеклышком, то за прыгающими пятками. Девчонки отбрыкивались от щенка, который убегал, трусливо оглядываясь, а потом робко возвращался.
Выстрелила пушка с Петропавловской крепости — двенадцать часов, а моей девушки все не было. Я уже хотела задвинуть занавеску и взять книгу, чтобы время шло быстрее, но за окном поднялся такой визг, что я снова взглянула на улицу и увидела Вальку с продуктовой сумкой. Он опять вертел ее над головой, врезавшись в середину бурно споривших девчонок. «Противный какой! — подумала я. — Никому проходу не дает!»
В это время в дверь позвонили. Я помчалась открывать. За дверью стоял Валька.
— Только тронь, только попробуй! — крикнула я, захлопывая дверь. — Убирайся отсюда, а то я всех позову!
Но позвать мне было некого, а Валька не уходил и нерешительно топтался у нашей двери, ничего не предпринимая.
— Послушай, — сказал он каким-то очень мирным, незнакомым голосом. — Погоди, я все равно ничего не понимаю, что ты там верещишь. Ты мне только скажи, какая твоя квартира?
— Там написано. Ты что, читать не умеешь? А зачем тебе моя квартира?
— Погоди.
— Нет, нас много, нас очень много, — добавила я для устрашения.
— А девчонок здесь других нет, кроме тебя?
— Нет.
— Тогда открой, я твои туфли принес.
Я распахнула дверь и втащила Вальку за руку в переднюю.
— Откуда у тебя мои туфли? Давай скорей!
Валька вынул из сумки сверток. Я быстро развернула его и увидела мамины туфли, вычищенные и даже с новыми набойками.
— Эти! — сказала я и прижала туфли к себе.
— Значит, это ты дала туфли нашей Нинке?
— Я. А кто ваша Нинка?
— Сестренка моя.
Валька, всегда прятавшийся за углами, чтобы выскочить оттуда с перекошенным лицом; Валька, с которым я дралась со смертельным страхом в душе, Валька стоял у нас в передней, смирный, смущенный, очень похожий на свою сестру, и искоса посматривал на меня внимательным взглядом.
— Нинка велела передать тебе, что она в вечер работала. Утром она послала меня в мастерскую туфли чинить. А заодно и на твои набойки набить. Она велела сразу тебе отдать.
— Это не мои, а мамины.
— Я знаю. Попало тебе?
— Не очень. Главное, хорошо, что принес.
— Ну что ты! Да, я забыл, сестра велела тебе спасибо сказать. Ну, я пошел.
Я еще держала в руках туфли, когда отец и мама вернулись домой.
— Вот! — сказала я, кидаясь им навстречу. — Вот. Она в вечернюю смену работала. Она с братом прислала! Она очень хорошая! А ты говорила…
— Ну ладно, ладно. Иди погуляй, — смущенно сказала мама и поставила туфли на место.
БЕЛАЯ СОБАКА
В детстве я была вруньей. Врала я не от страха перед наказанием за проступки. Причина была не совсем обычная. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Вторая мать, которую я не имею права назвать мачехой, любила меня чрезвычайно деятельной любовью. Она хотела знать все, что касалось меня, вплоть до моих мыслей, желаний и мелких детских событий, происходивших со мной в течение дня. Она не оставляла мне никакого, даже самого маленького секрета, который так необходимо иметь каждому человеку. Она была умная женщина и находила тысячи способов выведывать мои невинные детские тайны. Я корчилась под ее проницательным, настойчивым взглядом, пытаясь что-нибудь оставить для себя, но она расспрашивала моих подруг, учителей и в результате все равно знала каждый мой шаг.
И вот я вступила с ней в неравный поединок, похожий на игру.
Я стала безбожно врать, выдумывая разнообразные истории. Их невозможно было проверить, но они были очень правдоподобны. Они происходили то на улице, то в саду, то в кино. Герои этих историй рассасывались в толпе, соскакивали с трамваев, убегали в темноту — в общем, так или иначе, исчезали из моего поля зрения, и я всегда чего-то недоговаривала.
— Ну и что же было дальше? — спрашивала мама.
— Не знаю… — отвечала я, торжествуя.