Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
Мы вернулись, доложили Кузнецову:
– Да, нас ето устраивает.
– Хорошо, идите к шефу.
Алексей Анатольевич позвонил Родионову, тот дал команду: «Пускай зайдут ко мне». Мы зашли.
– В чём дело, Данила Терентьевич?
– Да вот земли, что нам выдают, нас оне не устраивают, и каки посевы Дудников нам сделал – ето позор, мы не хочем с Дудниковым вечно быть конкурентами, дайте нам в другим районе земли, мы хочем спокойно работать. Нам в Шебекине много чего непонятно, сам Селютин палки в колёсьи ставит, и мы предвидим негатив.
Родионов остолбенел, сперва молчал,
– Данила Терентьевич, ты знашь, что говоришь? Да губернатор узнает – Бузычкин с места слетит, и мене несдобровать, всем нам попадёт, а политика, вы сами знаете: везде оглашёно, что вы устраиваетесь в Шебекине, и ни с того ни с сего на – бросили район и ушли в другой. Подумай сам, сколь делов настроишь.
– Нет, ето не подходит.
– Всё будет хорошо, мы всем гайки накрутим и всё поправим, но толькя не бросай.
Я нехотя согласился и стал за каждым движением следить, что будет дальше.
Дома Василий стал настаивать там деревню строить.
– Нет, ребята, слушайте, надо довести до конса, пускай ета деревня будет моя, она будет политическа. Когда ета деревня будет существовать, тогда и можем заявить и там построить деревню, и нам губернатор не откажет, и хто желает, может переехать в ту деревню, а пока надо терпеть и дело доводить до конса.
Василий возразил:
– Нас много. Я часто звоню своему родству, оне все собираются сюда ежлив? Но ты сказал, в ету деревню не пустишь, кого не знашь.
– Да, ето правда. Но вы не спешите, всем места хватит, надо проект довести до конса, тогда и говорить о разных деревнях. И придёт время, сами будете избирать себе деревни.
Но Василия здесь не устраивает, он всё поговаривает о Сибири. Я услыхал и стал говорить:
– Не будьте как дети. Вы хочете хлебать горя – езжайте, я ето уже испытал. Надо довести до конса, а потом куда хошь. Как Москвин сказал: через нас народ может поехать куда хочет, но ето надо заработать нам, чтобы другим было легче. Я же вам говорил: не думайте о себе, тогда всем будет хорошо.
Звонит Ульян Ефремович Мурачев, свояк из Боливии, новости:
– Ваш сын Илья в тюрме, просит три тысячи долларов на выкуп.
– Нет, заработал – пускай посидит подумает, ему много было говорёно, но он не слушал, а он уже давно заработал, так что пускай сидит, ума копит.
Марфа узнала, заплакала.
– Нет, Марфа, не плачь, толькя вспомни всё, что он делал, и жалеть не надо. Ето хорошо, Бог посетил его, пускай ума покопит, а пожалеешь – больше горя себе сделаешь.
– Знаю. Сердцу больно.
– Но лучше потерпеть, нежели опять слушать, что Илюшка там пакостит, – да там.
Марфа ответила:
– Да, пускай посидит, ума покопит, но жалко.
– Да, жалко, но он сам етого захотел. Вон посмотри, как Андриян присмирел. Сама хорошо видала, как оне жили: один всё сохранял, а другой жил на широку ногу, а теперь пришло время подумать.
– Да, ето правды.
Звонит Алексей с Аляски, новости:
– Илюшка в Боливии сидит в тюрме, просит деняг.
– Не здумай выкупить, запрещаю. Он давно заработал, сам знашь,
– Да, ето правды. Тятя, вся Америка заговорила про Россию, видят в Интернете про ваш проект, и многи заинтересовались, но многи говорят: русски мягко стелют, но жёстко спать. Да ишо расскажу, что русски здесь делают. Приезжают суда к родственникам, и таки наглы и бессовестны. Бывает часто даже так: заходют с родственниками в магазины, набирают полны тележки всего драгоценного, и как хошь приходится родственникам расплачиваться за них. Сам знашь, народ не хочет потерять свой рекорд жизни, поетому расплачиваются. Русски всем здесь опротивели, лентяи, жулики, пьяницы, ничего доброго нету. Да ишо не знаю, выдюжите ли вы ети морозы. Мне здесь уже всё опротивело, вечно холодно, уже ноги стегат [318] . Я жалею, что вы уехали в Россию.
318
Сводит судорогой.
– Алексей, ежлив всё до конса доведём, всё и всем будет хорошо.
– Тятя, ты забыл, сколь перестрадал от наших староверов, и не забудь: ето русски, а ты уехал в само гнездо. Мало того, ишо безбожники.
– Но ладно, Алексей, приезжай в гости, сам увидишь.
– Да, в гости мы приедем, но переселяться – не знаю, а вот в Аргентину бы с удовольствием, там свобода, фрукта сама вкусна. Суда привозют с разных стран, но уже не то.
– Да, здесь аргентински яблоки не укупишь, и оне приходют именно оттуда, где мы проживали, оне здесь стоют по пять-шесть долларов килограмм, а в Аргентине берут по тридцать – сорок центов доллара килограмм. Хто-то денежки гребёт лопатами. Ну ладно, приезжайте в гости.
– Когда дом свой построите, приедем.
– Ждём.
21
В пятницу вечером прилетают Якунин Владимир Димитриевич и Чиканов Василий Александрович, звонют: «Утром завтра к восьми ноль-ноль приходи в гостиницу». Утром в субботу прихожу в гостиницу, оне уже сидели за столом завтракали. Мы встретились, я всё доложил и рассказал, что невозможно будет в другой район, потому что всё сорвём, ето уже везде оглашёно.
– Жалко, Данила Терентьевич, придётся работать с головорезами, ето опасныя люди, и Родионов тоже хишник, он за деньги и душу отдаст. Оне нас не допустят с вами работать, мы им мешаемся. Но знай, Данила Терентьевич, вся сила у тебя, на чем настоишь, то и будет. Так что смотри, одна надёжда – ето губернатор, он чист и порядошный.
– Слава Богу. Владимир Димитриевич, нам надо свою администрацию немедленно.
– Да, об етим мы уже думаем.
– Владимир Димитриевич, я бы желал нанять Елену Талгатовну, она много чего нам уже сделала и всех здесь знат, она очень опытна и тонко разбирается во всем, а ето важно, сам знашь.
– Да, мы с ней вечером встретимся и поговорим. Данила Терентьевич, что нас ждёт на круглым столе?
– Да решается земля, комплексы, размер деревни, енергия, газ, дороги, вода, потом приглашают обедать Тарасовы, оне будут предлагать строить деревню.