Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
1
Дома взялись землю готовить, свояку Петру поручил всю технику, так как он с малых лет в Бразилии занимался посевами, и у них была техника, и отец был неплохой посевшик. А Андрияну сказал:
– А ты помогай сеять и готовься на ответственный пост, не обижайся, что поручил Петру: как ни говори, он тебя старше. Всем надо дать возможность. Но знай, Петро не пойдёт, я ето вижу наскрозь, но, чтобы не обижался, пускай похозяйничат, но знаю, что провалит. На Василия тоже нет надёжды, я чувствую, что он мухлюет, уже два раза захватил в дверях – подслушивает наш
– Да, тятя, я тоже замечаю, оне с дядя Петром шишикаются. Но ты правильно поступил, и знаю, что ты нас берегёшь на ответственный пост, поетому я и не волнуюсь. Но зачем ты опять связался с нашими?
– Андриян, ради вас и внучат. Ты хорошо знашь наших, очень много порядошных старообрядсов есть, но у нас пока их нету. Сумем показать, что в Россию можно верить, – многи поедут, тогда есть кому будет поручить ответственность, а чичас надёжда толькя на нас.
– Тятя, я ето знаю, и знай, дядя Петро уезжает обратно в Канаду, он там работу не кончил, а приехал посмотреть, правды ли, нет проект разрабатывается. Но у них ишо проблема с тёткой Ганяй.
– А что им не хватает?
– Да ему, дураку, всё мало баб, вот вся и проблема.
– Ну вот, Андриян, на таких надёжды ноль.
– Тятя, ты замечаешь, он к тебе ластится и к Василию?
– Конечно, как проститутка. А почему я тебе сказал – нет надёжды? Вот, детки, учитесь, таким людям хоть золото толкай, всё провалют. Что я на сходке говорил и убеждал, хоть хто внимание взял?
– Думаю, деда взял.
– Нет, Андриян, ошибаешься, ето оппортунисты.
– Как знашь?
– Ого-го, Андриян, что, ишо меня не знаешь?
– Да знаю.
– Наверно, нет. Почему таки вопросы задаёшь? Слушай, мало пройдёт, все наши переселенсы нам изменют, все жадны на деньги, нихто не думает о благородным проекте, каждый думает о своей шкуре, как бы побольше ему досталось.
– Неужели не ценют такоя доверие?
– Да, милый мой, и спаси Христос, что понимаешь.
– Тятя, ето жутко.
– Да вскоре всё увидишь.
– А зачем продолжаешь?
– Оне всю свою жизнь в говне провалялись. Думаю, всё сделаю, чтобы жили как добрыя люди, толькя бы поценили, что им предлагают. Но вижу – без пользы.
– А что теперь делать?
– Слушай, ето секретно. Перва надёжда – ето на вас, втора – достать рабочу силу с Боливии или с Узбекистана, здешны русски не гожи, но будут попадаться хороши – будем брать. Когда наши старообрядсы подъедут, вот тогда можно на чё-то надеяться, но чичас, Андриян, надо работать день и ночь, как работали на рыбалке.
– В етим мы тебя не подведём.
– Знаю, поетому и рассказываю. Ишо прошу, Андриян, следи за всеми.
– Да я уже слежу.
– Молодес.
За Танькяй стал бегать Санькя Царёв, она его не отвергала, но изучала. Ей в России русские не понравились, она говорит: «Здесь мужчины идивоты, женчинов ни за что не шшитают, толькя оне люди, а женчины мусор, а сами подумали бы, откуль оне. Я не за порядошного никогда не пойду». А мне сказала:
– Тятя, ты зачем всё рассказываешь
– Доча, я специально ето делаю. Оне мне столь насрали в Уругвае, я хочу им показать, на что я способен. Но оне всё провалют, и кому оне докажут – сами себе, а мы выйдем вперёд, ежлив чиновники не подговняют. Вижу негатив с обоих сторон.
– А зачем берёшься за дело?
– Ради вас, и я дал слово нашему губернатору, Лидии Ивановне, Лукину Владимиру Петровичу, Москвину Виктору Александровичу, и сам пресидент знат. Я действую честно, но что мне покажут, хочу видеть и в чё верить.
– Но тятя, люблю тебя за ето, – и заплакала.
Я тоже не вытерпел:
– Тань, я для тебя приготовил вышнея образования, но надо будет учиться день и ночь.
– Тятя, согласна, я хочу учиться.
– Якунины будут оплачивать, учиться будешь в Белгороде, в институте, Елена Талгатовна уже тебя устроила, но надо тебе будет ехать со мной в Аргентину и твои дипломы заверять в МИДе, в школе и у консула.
– Да, я согласна. Тятя, бойся Василия, вот на днях он залазил в кладовку через окошко и подслушивал.
– А, дак вот чей след! Ну вот, почему всегда вам наказываю: дома ничего секретного не говорить. Вот чичас говори сколь хошь, нихто не узнат и не услышит, а вся проблема – ето баба да Василий.
– Уже говорят: получил четыре милливона рублей, а где оне? Оне хочут, чтобы ты их разделил.
– О боже ты мой, оне что, сдурели? Оне ничто не думают, поэтому я тебе говорю: ничто им не рассказывай. Нет, Таня, ежлив нет доверия, нельзя работать. О боже ты мой, в стакане воды топются.
Я дождался воскресенье, отмолились, Алёша и Санькя тоже были, я всех остановил и задал вопрос следующай:
– Я завсяко-просто всё вам рассказываю, но вижу, вы недовольны. В чём я виноват, не знаю, ночами не сплю, всего добиваюсь. Для кого? Для вас. Слухи идут о деньгах. Один вопрос: хоть один из вас хоть одну копейкю вложил в наш проект? – Все молчат. – Но тогда какая речь может быть о деньгах? Я начал с ноля, и бегал занимал, и сумел вас всех достать, билеты оплатить, груз оплатить, всем взял морозилки, матрасьи, для консэрвов банки, продукт, всех оформил. Что ишо надо? Вон техника и земля, скоро будут дома, енергия, газ, дороги. Вон Василий привёз пятьдесят тысяч долларов и в банок положил, а пользуется на наши деньги.
– Но мы их берегём на чёрный день.
– Да, у вас чёрный день, а у нас его нету. Чем вы ишо недовольны? – Всем неудобно, но один по одному заоговаривались:
– Да всем довольны.
– Но я услышу ишо ропот, ничто больше рассказывать не буду. А деньги, что нам заняли, ето на проект, я не имею права их делить. И вот ребята, оне уже с нами, оне такие же християне, как и мы.
Алёша и Санькя стали проситься [328] , тесть ответил:
– Ето добро.
328
Стали просить о том, чтобы быть принятыми в общину старообрядцев.