Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
Ларионовски просют, чтобы помог им выкупить груз в таможне. Говорю:
– Нековды, много работы.
Оне просют:
– Мы тебе поставим рабочего, и в подарок тебе дробовик «Ремингтон».
– А чё он стоит у вас?
– В США стоит двести пятьдесят долларов.
– Да, а здесь в Аргентине семьсот пятьдесят долларов. Хорошо, давай я вам помогу. Вы мне никаких подарков не давайте, а продайте за ту же цену, что вам досталось.
Оне обрадовались, поехали в Буенос-Айрес, за три дня всё оформили, пошлины маленьки, всё в копейкях. Ну хорошо, пошли в таможню, там оказалось три заведующих. Проверили документы:
– Всё хорошо, теперь будем всё проверять.
Я спрашиваю у своих:
– Чё везёте, ребяты?
– Да всё, и оружие.
– Много? И что, проверять?
– Да неохота. А можно как-нибудь так?
– Ну, посмотрим.
Подхожу к заведующим:
– Слушайте, а можно без канители? А то потом надо всё складывать и загружать на машину. Всё ето даст лишную работу, всё равно оне везут свои личные вещи, а их четыре семьи, и все детны.
– А сколь дадите?
– Ребяты, сколь дадите?
– Сто долларов.
– Мало, за шесть тонн сто долларов. Давайте двести. – Поморшились.
Говорю:
– Дают двести долларов.
Говорят:
– Мало. Нас троя, по сто долларов.
– Ребята, соглашайтесь за триста долларов. – Оне моршутся, не соглашаются.
– Ребята, обозлятся – всё потеряете. Не хочете – я пошёл.
– Ну
Заплатили, вызвали транспорт чёльской, загрузили и увезли. Ребяты остались довольны, что так хорошо обошлось. Через сколь-то время приезжаю с деньгами за дробовиком, но оне даже мне его не показали, а сказали: «Мы раздумали продавать». Вот тебе и помог.
3
У тёщи: после Марфиного замужества ишо родила три сына – Тимофей, Анатолий и Алексей, а у нас Андриян, Илья, Алексей – как раз совпалось его рождение на память преподобного отца нашего Алексея человека Божия римлянина, 17 марта старого стиля. Вот его стих монастырский и мой любимый:
Я родился в граде Риме,Быстро, нежно возрастал,И отец мой АмфианийМеня нежно воспитал.И так любила меня мати,Не могла без меня жить.Когда кончил я учиться,Меня вздумали женить.Мне сосватали невесту,Что и сам я не хотел,Обвенчали меня браком,Сердцем сильно я скорбел.Когда мы пришли из церкви,Пошли в спальню почивать,И я верную супругуСтал духовно убеждать.Помолились вместе Богу,Я собрался уходить,Она плакала, просила,Где и как ей нужно жить.Она стояла предо мноюИ смотрела мне в глаза,У неё дрожали руки,Из глаз капала слеза.Отдал ей кольцо венчально,Сказал, чтобы не терять.Говорил, вернусь я скоро,Велел, чтобы меня ждать.Последний раз ей поклонился,А сам вышел и пошёлПотаённою тропою,В страну чужую я ушёл.Костюм новый променял яНищим братьям на барахло,Ходил странником скитался,Много лет в слезах прошло.Скрылся я у всех из виду,Не могли нигде найти.Я, как блудный сын, решилсяК отцу с матерью прийти.Когда в город Рим явился,Встал перед своим отцом,Я, как странник, попросилсяНочевать пустить в свой дом.На меня отец взглянул, больного,И сердечно пожалел,Разрешил мне жить в конюшне,В дом входить мне не велел.И с тех пор я жил в конюшне,В своём родительском дому,Я, его сын нищий, странник,Неизвестен был ему.Зареклась мать после сынаИз дома не выходитьИ с моей верной супругойВ заключённой келье жить.Видел я их ежедневно,Как грустили обо мне.Разрывалось моё сердце,Но я плакал в тишине.Рабы меня обижалиВ доме моего отца,Обижали, обливали,Издевались без конца.Терпел голод, терпел холодИ телесно ослабел,И в своей конюшне тёмнойЯ смертельно заболел.Взял листок белой бумаги,Писмо отцу я написал,Я и матери с супругойО себе им извещал.Помолился слёзно Богу,Слёг я, грешный Алексей,Предал душу в руки БогуЯ в конюшною своей.В етот день в соборной церквиСлышал глас архиерей:«Умер в доме АмфиянаСтранник Божий Алексей.И ты, Папа Иннокентий,Пойди его похорониИ как странника достойногоЗа упокой ты помяни».Пришёл Папа ИннокентийРаба Божьего искать,Помолиться о нём Богу,Прах его к земле предать.Амфиян так удивился,И не знает ничего,Что умер в доме АлексейИ лежит в конюшне у него.Отец и мать и его супругаРассуждали не дыша:Кто же етот нищий странник?Знать, безгрешная душа.Глядят, лежит он на соломе,В руках грамоту держал.Помолились, писмо взяли,Папа вслух его читал:«Прости меня, отец мой милый,Я сынок твой, Алексей.Жил в дому твоём я долгоИ терпел много скорбей.Обижали, огорчали,Издевались надо мной.Теперь лежу я умираю,Алексей, сыночек твой.И ты, мать моя родная,ВПосле рождение Алексея в Чёеле-Чёель обратились в больницу. Врач-гинеколог угодила женьчина, Сония Алсина. Привёл Марфу, объяснил врачу Марфино здоровье всё подробно. Врач назначила снять все аналисы, взялись мы её лечить. Дома сделали настой от надсады: мёд с алоям в равных частях, в стеклянной посуде, на двадцать дней в тёмным месте. И стала Марфа пить по столовой ложке, до еды, три раза в день. Через шесть месяцев Марфа поправилась, повеселела, стал муж нужон, но огрызаться не переставала. Подбираться в дому и кулинарию не любила, а любила работать на земле, ето её любимоя занятия.
В 1984 году мы со Степаном зимой поехали в Уругвай учиться крюковому пению к тестю. Собрались Степан, Марка, Алексей и я. Начали учиться с первого гласу. Два вечера поучились, Степан взадпятки, не захотел учиться, говорит, что трудно, Марка с Алексеям тоже не захотели. Ну, оне пошли по охотам, да по рыбалкам, да гули-погули. Мне пришлось учиться одному, за два месяца я все гласы прошёл. Ну, слава Богу, теперь можем спокойно молиться в Аргентине.
Собрались домой, приезжаем в Буенос-Айрес. Я решил сходить в русскую лавку книжную. Лавка была Ласкиевича, мы там иногда брали книжки. Прихожу, того старика нету, спрашиваю:
– А где тот старик, что нас обслуживал?
Парень отвечает:
– Уже как два года умер.
– Большоя вам сожаление. – Спрашиваю: – Вы с России всё ишо привозите русские книги?
Он говорит:
– Нет, нет спросу, и мы вон выставили всю отцовскую библиётеку. Хошь, бери вон лестницу и смотри, что тебе нужно.
Беру лестницу и на верхных полках проверяю; что интересно, то откладываю. Смотрю, «Протоколы сионских мудрецов». «Ого!» – меня прокололо. Забрал все книги – их было тринадцать штук, – подхожу к прилавку, сын пустил их по низкой цене, даже не взглянул. Ну, я с радостью домой.
Приезжаю домой, читаю ету книгу, перечитываю ишо на два раза, и у меня мурашики по спине забегали. То, что написано в трёхтолковым Апокалипсисе о последним времени, написано в давние времена Иоанном Богословом, а тут сионские мудрецы пишут, как оне должны поступить с миром, чтобы ём завладеть. Но никто не поверит, все скажут дурак, но одно помяну: действительно мы «гои».
С тех пор стал всем интересоваться, всю информацию рассматривать и анализировать, и за двадцать пять лет, да, точно, не ошиблись, ето опишем дальше.
4
Моя крёстна, мамина сестра Марья, – её нихто взамуж не брал, её прозвище было Царь-баба, все её боялись. Но взамуж она хотела, и как выйти? В то время приехали с Китая, было две ровни [102] . Старши перезрелы, им как-то надо было определить свою судьбу. Оне выпивали. Ну вот, моя хрёснушка хотела выйти замуж, ну как? Выбрала телёнка, напоила, переспали, после того стали любоваться [103] , она забеременела и приказала её брать, а нет – пострашала: в то время за ето власти брались крепко. И хто попал в ету ловушку – ето Анфилофьев Евгений Титович, парень безответный и добрый (их восемь братьяв и две сестры). Бедняге некуда было деваться, пришлось брать, родители были против, и оне сбежались, тайно убежали в Буенос-Айрес. Когда она принесла сына, приехали, но родители их не приняли. Оне стали жить с бабой Евдокеяй, вскоре их свенчали. Дитя окрестили, назвали Борисом, я стал крёстным, а Степанида крёстной, мы с ними водились. Оне пошли по арендам, обои работяги, у них сразу пошло хорошо, он коммерсант, чё вырастит, сам торгует, везёт туда, где нету. Потом рождается дочь, крестили, назвали Анна, тоже моя крестница.
102
Две группы разного возраста.
103
Завязались любовные отношения.
Интересно: мамин брат Степан и сестра Марья ростили своих детей и внушали против Зайцевых. Мы старались с ними родниться, но с ихной стороны как-то всё бочкём. И детей вырастили, стали совсем чужими. Мы со Степаном молились, он как наставник, а я уставшик и головшик, оне к нам не подходили. Когда подъехали Шарыповы и Ларионовы, у их основался собор, и всё наше родство, включая наших родителей, ходили туда. Нас Шарыповы шшитали за еретиков, мы помалкивали, всё терпели. Вскоре у их за каки-то несправедливости уходют от них наши родители и кум Евгений и крёстна. Крёстна давай нас убеждать, чтобы молились у них, говорит: «Дом большой, места всем хватит». Ну, мы согласились, стали молиться, постепенно она стала во всё вникать, мне ето не нравилось, Степан молчал. Собрались на Пасху, стали молиться, она во всё вникает и везде лезет. Когда отмолились, я с ней разоспорил: