Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Ежлив ето будет повторяться, я ухожу.
– Ха-ха, Зайкя, куда уйдёшь?
В понедельник прихожу:
– Селивёрст, мы уже голодуем.
– Га-га-га!
– Дай нам работу на всю неделю, пожалуйста.
Он показал, где хор'oши бобы, и сказал:
– Провейте и ссыпьте в мешки, ето будет семя.
Мы за четыре дня всё сделали и два дня опять сидели. В субботу приезжает, привозит весь продукт и баллоны, но нам опять попадает от него. В воскресенье приглашает гостей, и нас с Марфой, Марфа по обычаю опять не пошла, а я всегда с сыном Андрияном, он нигде не отставал от меня. Приходим к Сельке, там уже гости, Селькя угошал, и Домна успевала ставить на стол. Селькя при всех гостей начал издеваться, подсмеивать и корить
– Худой – ишши хороших, – повернулся и вышел, взял сына.
Селькя вслед мене:
– Ха-ха-ха, шутки не принимает.
Я отвечаю:
– А яйцы-то в желудке.
Прихожу домой. Ну, слава Богу, что развязался с нём. Продукт получил приблизительно на всю зарплату.
В понедельник не иду на работу, вечером прибегает Селькя:
– Зайкя, ты что не идёшь на работу?
– А я вчера дал тебе понять: ишши хороших.
– Да я с тобой пошутил.
– Таки шутки мы не принимаем, и больше не заговаривай, к тебе работать не пойду, там один бардак.
– Но ладно, Зайкя, давай будем хоть друзьями.
– Ну хорошо, давай. – Пожали руки, и как будто никогда ничего не бывало у нас с нём. Но после т'oго стал его опасаться.
На другой день иду к Ефрему Поликарповичу просить работу. Ефрем Поликарпович выслушал и говорит:
– Да у меня здесь рабочих хватает, но, ежлив пожелаешь, у меня в Боливии две тысячи гектар земли, и там тоже начинаем сеять. Ты хорошо говоришь по-испански, а ето мне необходимо нужно. Даю тебе двадцать пять крузейров в месяц и шесть процентов с урожаю, сеять будем шестьсот гектар земли, помоги нам поправить трактора, и тронемся в путь.
Ето было в самый разгар переселение в Боливию. Почему старообрядцы поехали в Боливию – потому что в Боливии земли лучше, не надо никакоя удобрения, растёт как на опаре, и земли дешёвы, некорчёванны жунгли по десять – пятнадцать долларов гектар, а ето очень выгодно. Наши наперебой полезли, и даже из США.
Мы справили всю машинерию и стали возить на границу. Но мне жалко было хозяина и друга. На границу везём машинерию, оформляем у боливийского консула, всё хорошо, но, когда в обратну путь едем простые, мой Ефрем Поликарпович загуляет, восемьсот кил'oметров за троя суток коя-как добирались до дому. Мне приходилось уговаривать его:
– Друже, что с тобой, что неладно, в чём помогчи?
Он толькя руками отмахивается:
– Данила, оставь в покое.
– Но надо же кочевать [89] ! В чём дело?
– В чём дело? Не хочу жить. Свели нас не по любви, ни в чём не могу угодить, тиранничат как может, всё старатся делать на вред.
– Но етим ты не поможешь, твой компромисс [90] немалый: дети, хозяйство, моленна.
– Да, всё понимаю, ну что поделаешь…
89
Ехать.
90
Обязательство, долг, исп. compromiso.
Вот так добирались до дому, загружались – и снова. Но на самом деле дома у него непорядки, жена его Парасковья Назаровна – ето букушка, толькя бурчать, нигде не услышишь доброго слова, а всё укоризни да издёвки. Второй сын у них, Васькя, – ето материн шпион, всегда старался выслушать, выглядеть и бежал к матери ябедничал.
Ну вот, тронулись мы на границу, Ефрем как водитель, Максим Павлович Черемнов приехал из Боливии – как водитель, ну и мне тоже как водителю, но я с семьёй. До границы мы доехали благополучно, но дальше пришлось трудно. Ефрем Поликарпович на грузовике «Мерседес-Бенс», Максиму дали трактор марки «Массей Фергусон» с загруженной телегой
91
Лужи.
– Данила, рядись, за сколь пропустют.
Ну вот и рядишься, где за двадцать долларов, где за тридцать, пятьдесят, сто, двести, так и ехали. Но доллара знают хорошо, и смотреть приходилось за ними тоже хорошо: то и смотри, что-нибудь стянут.
В однем месте пошли горы, стало опасно. Я выехал вперёд, Максим сзади. Я заехал на гору, стал спускаться, и уже спустился боле половина. Ето надо медленно, чтобы грузом не столкнуло вниз, и ето опасно. Максим не дождался и решил поехать за мной, хотел переставить скорость, но у него не получилось, трактор на холостой стал разбегаться быстрей и быстрей, Максим даёт сигнал: дай дорогу. Дорога узка, я сколь мог посторонился, и он нимо меня, передней осёй у трактора врезался в лесину, и его телегой чуть-чуть задел мою телегу, а Максима выбросило как пробку на шесть метров. Ушибся, но ничего не повредило. Но у трактора весь передок развалило, два дня всё ето сваривали, хорошо, что были запасные запчасти. Ефрем качал головой:
– Ну, Максим, Максим! Железа-то хрен с ней, но что бы я сказал твоёй Ксении, ежлив ты бы убился? Ведь я же вам наказывал: соблюдайте порядок! Вот не послушал, вот и авария.
Ну, справили, поехали дальше. Марфа у меня распсиховалась: то ей не то, друго не то. Ефрем ето видел, вечером говорит:
– Данила, иди ублаготвори жену.
Ну, правды, пришлось ублаготворить, на другой день Марфа утихла, и поехали дальше. Приезжаем в город Консепсьон, там стоял военный гарнизон, проверили документы, завели нас в контору, полковник угодил добрый, всё расспросил, куда и зачем:
– Хорошо, молодцы, страна нуждается сельским хозяйством, ну, езжайте, доброго вам пути.
Тут дороги стали лучше, но посты полиции продолжались, и везде взятки так же. Проехали нимо Санта-Круса-де-ла-Сьерра, через Окинагуа – японская деревня. Появился асфальт, за все шестьсот кил'oметров толькя пятьдесят километров асфальту. Проезжам Монтеро, Минеро, Чане, и опять в жунглю, дороги опять худые. Через двадцать километров приезжаем в деревню, Рио-Гранде, к нашим, там уже семей пятнадцать, корчуют и сеют. Натянули палатки на три семьи: наша, Максимова и Ефремова брата Петра Поликарповича, он уже там жил и раскорчевал шестьсот гектар земли с Максимом. Всё разгрузили, сложили по местам, инструмент собрали, скрутили, приготовили работать.
На днях сделали договор, составили акт и подписали, но на словах Ефрем Поликарпович сказал:
– Вдруг что, неустойка, рашшитаюсь помесячно по тридцать тысяч крузейров.
Но в Боливии были пезы, и обмен был выгодный, всё дешевле. Стали готовить землю, работали день и ночь, отдыху почти не было. Вскоре приехал Саватей Павлович Черемнов, тоже Ефремов рабочий. Мы готовили землю и сеяли рис и бобы, Саватей ленился. Ефрем уехал, мы с Максимом не слазили с тракторов. Когда уже досеивали, Максим на мотсыклете сломал себе ногу. Саватей уехал в Бразилию за грузом, остался я один. Ну, слава Богу, досеял. Пошли дожди, всходы были хор'oши, мы начали оформлять документы.