Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева
Шрифт:
– Мы и ваших детей поможем достать.
– Но а Маша как?
Вера:
– Позови её.
Я позвал, Маша пришла, Вера стала убеждать её:
– Марья, пожалей ету пару, оне невинны, отпусти мужа. – Маша молчит.
Вера:
– Марья, сделай добро ради Бога, и Бог даст тебе хорошу судьбу. – Молчок. – Марья, пожалей деток. – Маша молчит.
Вера стала, все женчины стали, Вера:
– Данила, поехали.
– Нет, так не делается. Вы езжайте, а мы обсудим.
– Вы обманете нас.
– Нет. Мы обсудим и вечером приедем.
– А кака гарантия?
Марфа сказала:
– Он сказал приедет – значит,
Вера:
– Тогда ждём, приезжайте.
Остались мы одне. Маша в слёзы, но каки слёзы – ето надо увидать, ето река слёз. Как охота было показать етим женчинам ети слёзы, особенно Марфе, чтобы хорошенькя подумала, как надо берегчи жизнь. Машу я уговаривал селый день, но пользы никакой, она плакала и плакала. Вечером с заплаканными глазами повезла меня отвозить. Я не знал, как её ублаготворить. Привезла меня к двери, крепко меня прижала [166] и поцеловала, я ей ответил так же. На прощание сказала:
166
Обняла.
– Моя дверь для тебя всегда открыта.
– Благодарю, золотса. Прощай.
– Прощай.
30
Захожу в дом к Вере, оне остались все довольны.
Вера устроила меня к зятю Ивану на работу, Марфа нанималась шить сарафаньи, обвязывать платки кистями, вышивать. Нас пригласили в гости в Аляску, но я не захотел, не хотел Колиной рожи видать, Марфа поехала одна, я работал. Было обидно, что так поступила, ну пускай.
К Марфе долго у меня сердце не лежало, всё казалась грязна и холодна. Но постепенно всё забылось.
Марфа через две недели вернулась. Осенью пошли свадьбы, каждо воскресенье по две-три свадьбы. Как мы жили у наставника, с наставником как гости ездили на все свадьбы. Тут порядки такия: на все свадьбы наставники съезжаются. И всего мы здесь навидались. Народ потерянный, мало хто что соблюдает, по-русски нихто не хочут говорить. Немало женчин присватывались ко мне, а многи материли как могли, что Марфу бросал. К Марфе тоже мужики лезли, но она, как обычно всегда, подойдёт и скажет: «Вон тот мужик лезет». Посмотрели мы с Марфой – тут полный содом, как здесь жить? У наставников дети наркоманы, пары изменяют друг другу, разводы, пьянство, оргии. Говорю Марфе:
– Ты согласна ростить здесь детей?
Она:
– Нет, я суда своих деток не повезу, там худо-бедно, но дети там слава Богу.
– Да, я на ето же смотрю. Слушай, ты со мной согласна в огонь и в воду?
– Согласна.
– Значит, надо вёртываться. Обещаешься?
– Обещаюсь. А как с Верой?
– Надо объяснить.
Фоме с Верой всё объяснили, оне ответили:
– Вам виднея. А как жить с харбинсами?
Марфа говорит:
– Помогайте.
– Да мы отчасти можем помогчи, но ето же далёко. Вам там жить не дадут.
– Как-то будем вывёртываться.
– Ну, смотрите сами.
Мы собрались, люди узнали, занесли хто чем мог, но все подарки с собой не сумели забрать. Мы взяли восемь местов по тридцать килограмм, пришлось доплачивать. Мы сколь взяли, то ишо больше половины осталось, деньгами сколь заработали, сколь добры люди помогли, но мы насобирали пятнадцать тысяч долларов. У Ивана я получал семнадцать
Насмотрелись мы на всё. К заключению, турчаны почти всё потеряли, кака-то искорька остаётся, оне горячи, но боле справедливы; харбинсы и так и сяк, но горды и лицемеры; боле синьцзянсы доржутся, заботются, сами едут в монастырь и детей везут, и боле справедливы. Но всё рассыпается, продлись век – ничего не останется.
Видал тестя с тёщай на свадьбе: норкой виляют [167] , перед людями оправдываются. Тёща решила на свадьбе меня угостить, подходит со стаканом и говорит: «Зятёк, выпьем!» Я не стал, на уме: «Ах ты змея!»
167
Крутят носом, выражают неудовольствие.
Перед отъездом решил попрощаться с Машей. Поехал к ней, встретились, рассказал ей, что уезжаю. Она долго глядела мне в глаза и заплакала, я тоже заплакал. Проводила, сял я в машину и часто оглядывался: она стояла смотрела, как машина удалялась. Мы свернули на другу улицу, и я больше её не видал. Но долго не мог её забыть, споминаю часто, но всё реже. Так судьба с нами расправляется.
Нас проводили Миша Зенюхин, друг с малых лет, сын помощника наставника Макара Афанасьевича Зенюхина, жена его – дочь Верина. Миша хороший парень, когда мы с Марфой стали жить у Вере, Миша всегда был с нами, он живёт хорошо, он и проводил.
Тетрадь третья
1
Прилетаем в Монтевидео, пошли по рынкам, выбрали машину «Тойота-джип» в хорошим состоянии, за семь тысяч долларов, взяли мотор подвесной новый «Меркурий», двадцать пять лошадиных сил – три тысячи двести долларов, и поехали домой.
Приезжаем – сколь радости, така встреча, все довольны, разные подарки.
Тесть с тёщай, Коля уже приехали. Узнали, что мы приехали, – погнали пушше прежняго, и Марфу, и всех нас. Когда я уехал в США, оне её стали корить, что «хороша, не сумела ужиться с мужем», детей разразили против её. Илюшка как мог грызся с ней, Андриян также, поетому Марфа хватилась и побежала за мной. Наш трактор работает уже второй год, и Коля не думает платить. Когда он уезжал в Аляску на рыбалку, наказал Марфе и детям, чтобы молились, он вернётся заплотит. Оне намолили на шесть тысяч долларов. Марфа меня вернула, и он не захотел платить, отпёрся, что он не нанимал. Но он в тот сезон заработал триста тысяч долларов. В банке у нас скопилось пять тысяч долларов долгу, Коля радовался и говорил, что «трактор даром заберу». Я улыбался: посмотрим, как заберёшь.
Марфа звонила Вере и рассказывала, что с нами творят. Она сказала, чтобы позвонили через неделю. Через неделю Марфа снова звонит, Вера спрашивает:
– Ну, как дела?
Марфа отвечает:
– Так же.
– Хорошо, ишо позвоните через неделю.
Я обратился к Хулио Дупонту и говорю:
– Хулио, помоги. Я за каки-то месяцы у Кириченкиных заработал, квоту в банок заплатил, бакчу на ето вырастил, посев сделал, а Коля уже второй год доржит и не хочет платить, а у нас в банке нагорело уже пять тысяч долларов.