Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909
Шрифт:
Я написала ей перед отъездом, попросив известить телеграммой, если ей почему-либо неудобно будет увидеться со мной сейчас.
Телеграммы я не получила, но смело пустилась в путь. Железная дорога не шла через Екатеринослав. Со станции Синельниково пересаживались на другой поезд и ехали еще часа два. В Синельникове меня обокрали, вытащили из сумочки портмоне со всеми моими деньгами. Билет, по счастью, лежал отдельно. В Екатеринослав поезд приходил поздно ночью.
Я, конечно, была уверена, что моя подруга встретит меня. Каково же было мое удивление, кода перрон оказался пуст.
Я
У меня сохранился только обратный билет от Екатеринослава до Синельникова и еще бесплатный билет первого класса от Курска до Москвы. И ни копейки денег. В Синельникове я решила посоветоваться с начальником станции и зашла к нему. Войдя в мое положение, он приказал выдать мне билет третьего класса до Курска. Я записала его фамилию, чтобы отец смог вернуть ему деньги за билет.
Но хуже всего было то, что я страшно проголодалась, а купить съестного не могла. С завистью смотрела я на пассажиров, развязывающих узелки с хлебом, яйцами и огурцами. Вероятно, многие из них угостили бы меня, но я стеснялась попросить даже корочку хлеба. Наконец, мы приехали в Курск, и я пошла показать мой билет. Начальник станции знал отца и сейчас же велел носильщику перенести мои вещи в отдельное купе первого класса. Я пыталась отказываться, вещей у меня было совсем немного. К тому же двугривенного дать носильщику не имелось. Пришлось и тут объяснять мои обстоятельства. Начальник станции успокоил меня и все же послал носильщика с вещами. Одно ему не пришло в голову: что я умираю от голода. Я же опять постеснялась сказать.
Последовала еще одна голодная ночь в роскошном купе первого класса. Поутру, проснувшись, я увидела, что мы уже подъезжаем к Кускову, где жил на даче отец с семьей. И он, и все дети встречали меня — оказалось, начальник станции был так любезен, что послал телеграмму отцу.
Едва выйдя из вагона, я простонала:
— Ради Бога, поскорей накормите меня, я умираю от голода.
Как теперь, помню поставленную передо мной большую кринку с простоквашей и увесистый кусок черного хлеба.
Я очистила всю кринку под любопытными взглядами всей семьи и только затем рассказала свои приключения.
Отец посмеялся надо мной, найдя, что во всем я сама и виновата. Как можно было заезжать в Екатеринослав, не зная наверное, что меня ждут там. Если бы я не заезжала, меня бы и не обокрали. А уж если так случилось, надо было сказать начальнику станции, что голодна, и он бы с радостью покормил тебя.
Но теперь все неприятности миновали. В их семье я провела очень приятный месяц.
Приезды В. Г. Короленко в Петербург.
Неудачное знакомство с Чеховым
Кончать Курсы мне приходилось уже не со своим курсом, а со следующим. Мои однокурсницы кончили еще весной. Я
Часто являлось искушение не ездить ради одной лекции на другой конец города, теряя три часа на переезд. Кроме того, мне не с кем было поделиться своими впечатлениями. Тетя с дядей охотно слушали мои рассказы, но сами они жили другими интересами и невольно втягивали в них и меня.
Дядя подготовлял сложное дело организации переписи в таком огромном городе, как Петербург. Затем, он деятельно сотрудничал в «Русском богатстве», и его скоро уговорили войти в состав редакции. Тетя увлеченно занялась литературной работой.
В доме у нас стали бывать сотрудники «Русского богатства» и другие писатели. Курсовые дела и лекции постепенно отступили на второй план. Почти каждый месяц из Нижнего приезжал Короленко и останавливался у нас. А он вносил с собой такое оживление, столько интересных рассказов, что думать о Курсах и лекциях стало просто скучно.
В середине зимы Владимир Галактионович приехал месяца на два и заявил, что они с дядей только мешают друг другу работать. У него накопилось множество непрочитанных рукописей, и он чувствует себя в неоплатном долгу. Поэтому он переедет в отдельную комнату. Но ему не сразу удалось осуществить свое намерение. Комнату он, правда, нанял недалеко от нас, в конце Невского, но переехать в нее не успел. Он захворал тяжелой инфлуэнцией, и тетя, конечно, не отпустила его. Несколько дней он пролежал в сильном жару, даже бредил, потом жар немного спал, и он потребовал, чтоб ему дали рукописи, мол, скучно лежать без дела. Рукописи ему дали, но едва ли в них что-нибудь могло сильно взволновать его. Читал он главным образом по утрам. Он привык рано просыпаться, а дядя с тетей вставали поздно.
Как-то утром, еще лежа в постели, я услышала движение в кабинете, где помещался Владимир Галактионович. Неужели он встает? Я не поверила своим ушам, ведь он еще болен. Но, спустя несколько минут, раздался скрип шагов, направлявшихся в переднюю.
Быстро накинув на себя платье, я выскочила в переднюю. Там стоял Владимир Галактионович и натягивал шубу.
— Владимир Галактионович! Что с вами? Ведь вы больны!
— Ах, бросьте! Чепуха. Не задерживайте. Боюсь опоздать. Вернусь — расскажу.
И он решительно вышел на лестницу.
Я разбудила тетю с дядей. Они терялись в догадках. Что такое могло быть в рукописях, что заставило его, еще совсем больного, так спешно помчаться куда-то?
Прошло часа полтора. Мы сидели за чаем, когда вернулся Владимир Галактионович, видимо, несколько сконфуженный.
Мы не приставали к нему. Выпив первый стакан чая, он сказал:
— Глупая история. Выходит, что я, действительно, мог так не торопиться. Но кто же мог знать?
— Да в чем же дело? — нетерпеливо спросил дядя.