Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине)
Шрифт:
Берзин вдруг почувствовал, как тяжелая рука опустилась ему на плечо.
— Спасибо, Эдуард Петрович! Вы настоящий офицер. И настоящий патриот. История вам этого не забудет.
14
Еще со двора казармы Эдуард Петрович увидел, что окно его каморки освещено тусклым светом. «Ждут!» — понял он.
И его действительно ждали. В насквозь прокуренной комнате сидели Петерс и Петерсон. Сидели давно. И, очевидно, изрядно устали от ожидания.
Эдуард Петрович начал с самого главного:
— Надо
Некоторое время он сидел молча, собираясь с мыслями. А когда заговорил, Яков Христофорович вдруг увидел перед собой совершенно другого человека. Сухой блеск глаз, глубокие складки рта… Это не была обыкновенная усталость…
Так пришла к Берзину зрелость.
Зрелость борца, революционера.
Зрелость чекиста.
Они проговорили всю ночь. Точнее, говорил Берзин. А они слушали…
Слушали и мысленно представляли расстановку сил в схватке, которая началась в Петрограде, продолжалась здесь, в Москве, а должна была кончиться в кабинете Дзержинского, на Лубянке. Должна была кончиться именно так, как хотели они, а не так, как желали господа иностранные дипломаты.
Узнав о грозившей Ленину опасности, Петерсон поехал к нему и предупредил быть осторожным. Но, как позднее писал Карл Андреевич в докладной на имя Я. М. Свердлова: «…Владимира Ильича все эти планы английских мерзавцев только развеселили, он расхохотался и воскликнул: «Совсем как в романах!»
Понимая, что медлить нельзя, что каждый пропущенный день, каждый час может иметь решающее значение в этой битве, Петерс по приказанию Дзержинского собрал преданных, проверенных командиров латышских частей и поставил перед ними задачу разыграть роль подкупленных Берзиным людей. Условились, что во время представления Рейли они будут говорить только по-латышски, чтобы ненароком, вскользь брошенной фразой не выдать себя и не провалить всю операцию.
— Вы не просто подкупленные офицеры, а активные борцы за священную мать Латвию… — предупредил командиров Берзин. — Явитесь по адресу: Грибоедовский переулок, дом пять, квартира тоже пять. Приходите по одному. Стучать надо так, — он постучал по столу сначала два раза и после короткой паузы еще два. — Понятно?
— Есть вопрос, — обратился к нему один из командиров. — Фамилии и должности называть настоящие?
— Конечно, нет. Учтите, каждый из вас должен быть или командиром полка, или его заместителем. Впрочем начальники штабов тоже годятся, — улыбнулся Берзин.
— А если начнут проверять? — засомневался кто-то.
— Проверять не будут. Кроме меня — некому. Но, чтобы не было путаницы в должностях и фамилиях, договоритесь между собой заранее, кто будет кто.
— Само собой…
Встреча Рейли с командирами происходила в большой гостиной. Дорогая салонная мебель, плохенькие копии Шишкина и Левитана, огромный концертный рояль— все это Эдуард Петрович окинул небрежным взглядом. Елена Николаевна показала ему и «его» комнату — такую же неуютную, нежилую.
— Нравится? — спросила она, закуривая длинную папиросу.
Берзин пожал плечами.
—
Елена Николаевна сделала вид, что огорчена:
— Вам, солдатам, не угодишь. То вы как животные спите где попало и с кем попало и мечтаете о комфорте, то… А когда попадаете в приличный дом: «жить можно».
— Я не хотел вас обидеть, Елена Николаевна, — улыбнулся Берзин. — Просто… Как это вам объяснить?.. Мы все немного очерствели. Время…
— Ах, не говорите мне о времени! Я как щепка плыву по течению. Как щепка…
Их разговор прервала высокая сухопарая женщина с окаменевшим лицом. Одетая в длинное фиолетовое платье, в вырезе которого на золотой цепочке поблескивал маленький крестик, она показалась Берзину не то монахиней, не то вдовой какого-нибудь крупного чиновника. Но Эдуард Петрович ошибся: Мария Фриде была сестрой царских офицеров, которые служили в одном из штабов Красной Армии и были агентами Рейли. Мария Фриде исполняла обязанности связной. Исполняла весьма успешно и весьма давно. Еще перед войной она через братьев узнавала данные о передислокации русских войск на западной границе «империи» и передавала их «милому Сиднею», получая от него в благодарность мелкие золотые побрякушки и частичку его ирландского сердца… Сейчас она служила ему вполне бескорыстно. Должно быть, по старой памяти…
— Пришел Сидней и еще два господина, — сказала она, слегка кивнув на поклон Берзина.
— Проси! — обронила Елена Николаевна.
— А нас не надо просить — раздался в дверях голос Рейли. — Мы сами, без спросу…
Рейли представил Берзину своих спутников — Вертамона и Коломатиано и, усевшись в кресло, спросил:
— Где же ваши люди? Всех оповестили?
— Да, всех. Обещали быть.
Коломатиано достал из кармана длинную сигару, откусил конец, выплюнул его на пол, отчего Вертамон брезгливо поморщился.
— Меня интересуют некоторые детали, полковник, — сказал Коломатиано, глядя, как кольца дыма медленно рассеиваются у потолка. — Во-первых, уверены ли вы, что среди этих командиров нет чекистов?
— Абсолютно! Большинство из них я давно знаю по фронту…
— Это не доказательство!
— А какие доказательства вам нужны? — Берзин почувствовал, как в нем закипает ярость к этому господину с его замусоленным, в перхоти костюмом, с его жестами коммивояжера, привыкшего считать всех дураками. — Я верю этим людям. Так же, как верите вы мне.
— Значит, вы их не проверяли?
— Каким образом? На словах? Согласитесь, лучшая проверка — проверка в деле…
— Полковник прав, — вмешался Рейли. — На днях мы и проверим их в деле. — Он прошелся по комнате. — Я возлагаю большие надежды на операцию в Большом театре. Посудите сами, господа: если лейтенант артиллерии мог растоптать костер французской революции и стать императором, то почему бы агенту Интеллидженс сервис не сделаться повелителем Москвы? — Он рассмеялся деланным смехом и продолжил: — Вы видите, я откровенен. Это бывает со мной в кругу самых близких друзей. Так что не будем, господин Коломатиано, испытывать друг друга каверзными вопросами.