Повесть о первом взводе

Исхизов Михаил Давыдович

– Очень неправильная обувка, - посочувствовал Огородников.
– Для войны совсем неудобная. Человеку воевать надо, а ему приходится все время сидеть и обмотки наматывать. Воевать совсем некогда будет. Непонятно зачем такое придумали?

– Цирк!
– возня Логунова с обмотками надоела лейтенанту Столярову.
– Настоящий цирк устроил, сержант. Не можешь с простым делом управиться.

– Вах, почему цирк?! Зачем такое говоришь, товарищ гвардии лейтенант?!
– Гогебошвили вскочил и заговорил быстро, горячо, сопровождая каждую фразу стремительным жестом.
– А Огородников правильно сказал: человеку воевать надо! Он истребитель танков, а ты

ему говоришь про обмотки, как будто он самая простая пехота!

– Не горячись, кацо, - потянул Гогебошвили за край гимнастерки Трибунский.
– Говори спокойно.

– Не мешай!
– отстранил тот руку Трибунского.
– Очень тебя прошу, дорогой, не надо мне мешать. Я никогда не горячусь. Я всегда спокойный.

– Гогебошвили очень спокойный, - поддержал его Огородников.
– У нас, в Чебоксарах, я ни одного такого спокойного человека никогда не видел...

– Старшина - плохой человек!
– Гогебошвили не обращал внимания на пытавшихся удержать его от спора с лейтенантом товарищей.
– Старшина совершенно странный каптерщик и жмот, он людям радость делать не хочет! Если человеку приятно бить фрицев в сапогах - сделай ему приятное, пусть бьет на здоровье! Если ему доставляет радость поджигать фашистские танки в сапогах - доставь ему удовольствие, пусть поджигает на здоровье! От этого всем хорошо будет!

Старшину Белякина лейтенант Столяров презирал. Губастый, здоровенный двадцатипятилетний парень панически боялся всего, что хоть сколько-нибудь угрожало его жизни. Боялся разрыва снаряда, свиста пуль, даже огня орудий своей батареи. Он ни разу не принял участия в бою. И это ничтожество отказало в сапогах Логунову. Гвардии лейтенант Столяров считал, что из таких вот Белякиных надо душу вытрясать.

– Может быть, ты и прав, Гогебошвили, - неторопливо сказал лейтенант, - только не надо шуметь, дорогой. Одно из достоинств танкоистребителя - спокойствие. Наверно, не успел старшина выдать сапоги. Сегодня выдаст.

Столяров встал, привычно провел руками по плотно затянутым ремням, проверил, застегнул ли воротничок, и, осторожно ступая, чтобы не запылить блестящие сапожки, пошел вытрясать из старшины Белякина душу.

– Как это?
– спросил Гольцев, молоденький солдат, который попал во взвод недавно, с последним пополнением.
– Как это старшина за два дня не успел? Это же его работа - сапоги выдавать.

– Не знаешь ты, Гольцев, жизни, - покровительственно похлопал его по плечу сидевший рядом Малюгин.
– Старшина как раз для того на должность поставлен, чтобы не давать сапоги. Ему материальные ценности дадены и должен старшина их беречь, а не раздавать направо и налево. Если каждому, хто попросить, давать сапоги, это што будеть?! Это, брат, такое будеть...
– Малюгин попытался при помощи рук и мимики изобразить что-то, по его мнению, очень нехорошее, что непременно случится, если каждому, кто попросит, старшины станут выдавать сапоги.

– Выдаст, - лейтенант ушел, и Логунов легко управился с обмотками.
– Когда наш лейтенант ясно видит цель, на пути у него лучше не становиться. Еще сегодня вот эти украшения, - сержант звонко хлопнул ладонью по плотно затянувшей ногу обмотке, - я тебе, Григоренко, подарю. Вези спокойно после войны домой и привязывай телка.

– Так тэля ж нэмае. А дид начнэ пытать, дэ воно. Вин же тоди знаешь што зробыть...

Что может сделать дед Григоренко, так и осталось неизвестно, потому что совершенно неожиданно из-за угла ближней полуразваленной сараюшки появился Птичкин. Был он высок, тощ, с приятным

подвижным лицом и большими торчащими в стороны ушами.

– Это вы, о чем?
– стремительно вмешался в разговор Птичкин, - Кажется мне, опять о ботиночках. Не понимаю, что в них плохого? Я лично носил их всегда с удовольствием. Лакированные. Не то что эти грубые сапоги, которые делают даже не из кожи, а из какой-то совершенно несимпатичной кирзы. Человека, который придумал этот кожзаменитель, я лично арестовал бы за вредительство. Кстати, вполне возможно, что он сейчас уже и сидит, как враг народа.

– Если тебе так нравятся ботинки, почему ты их не носишь?
– полюбопытствовал Огородников.

– С этими вот галифе?..
– Птичкин критически оглядел свои выгоревшие на солнце и полинявшие от многочисленных стирок хлопчатобумажные шаровары.
– К этим галифе они не совсем подходят. Не тот вид... Понимаешь, Огородников, в сочетании обуви и брюк должны существовать гармония и внутренний, едва заметный и эффективный шик... Нужна возможность немного пофорсить. А с этими галифэ такое не проханже... Но не будем отвлекаться от главного. Должен сообщить, что я только что чуть жестоко не пострадал. И не думайте, что ради какой-то личной корысти. Только из-за моей преданности коллективу и заботе о родном взводе.

– Як же ты миг постраждаты?
– отозвался Григоренко.
– Я ж знаю, дэ ты був.

– Дело не в том, где я был, рядовой Григоренко, а в том, что я сейчас прямо на нашего лейтенанта нарвался. А он весь из себя строгий грозный и принципиальный. Наверно, узнал, что где-нибудь поблизости ошивается заблудившийся немецкий танк. И вид у нашего лейтенанта такой, что я этому заблудившемуся немецкому танку совершенно не завидую. Но до того, как встретиться с танком, он увидел меня. Это у меня счастье такое, что в интересные минуты своей молодой жизни я всегда встречаю командира взвода. И сразу же начались необоснованные придирки: "Ты почему, Птичкин, не возле орудия?" "Ты что, Птичкин, здесь делаешь?" "Учти, Птичкин, я тебя насквозь вижу!" Ну, думаю, пока меня не было, взводный обзавелся рентгеном. Сейчас мне плохо будет. Даже морально подготовился. А он еще раз внимательно посмотрел на меня и говорит: "Затяни, Птичкин, ремень как следует, и чтобы ни шага из расположения!" - Зачем, спрашивается, вводить человека в заблуждение и пугать его? Этим своим: "Я тебя, Птичкин, насквозь вижу!.." - он меня когда-нибудь заикой сделает... А ведь ни хрена он не видел!

Птичкин задрал гимнастерку и вытащил зажатую ремнем пол-литровую бутылку.

– Это он не видел!..
– Птичкин дал возможность расчету осмыслить "явление бутылки".
– Предлагаю, по случаю заслуженного отдыхая, по капельке перед обедом.

– Покажи-ка, - попросил Логунов. Он прочел надпись на этикетке и вернул бутылку Птичкину.
– Хорошая штука, а чего ты примус не захватил?

– Почему примус?
– не понял Гогебошвили.
– Зачем?

– Да, зачем нам, во взводе, примус?
– поинтересовался и Птичкин.

– Так ведь хороший денатурат. У нас дома примус был, мы его всегда денатуратам заправляли. Точно из таких бутылок. Дешево и сердито.

– Теперь сами заправимся, - Птичкин улыбался, Птичкин был доволен, что порадовать товарищей.

– Не советую, отрава.

– Гогебошвили, ты как?
– Птичкин был уверен, что эту жидкость можно пить, и получить от этого определенное удовольствие.

– Нет, дорогой. Я вино пью, чачу пью... Даже чай пью. Денатурат не пью. Мне, понимаешь, букет совсем не нравится.