Повесть о последней, ненайденной земле

Гуссаковская Ольга Николаевна

Отряд углубился в темную чащу Татарской сечи. Сразу все стихло, только над головами неумолчно шумели вековые черные сосны. Возле их корней кучами лезли из земли облепленные хвоей маслята.

— Нехорошо тут, — сказал Кешка, — Чего мы сюда полезли? Заклятое тут место.

— А я вот думаю, что не заклятое, а очень интересное, — как всегда, не согласился Петр Петрович, — Ведь действительно нигде больше такого черного леса нет.

— На крови потому что, вот и черный, — с полной уверенностью сообщил Валерка.

— Нет, не на крови, а на какой-то особенной земле он растет, — возразил Петр Петрович. — Тут может быть ценное месторождение редкого элемента или случайные

его вкрапления. Вот что это.

Валерка пожал плечами. Жест этот явно обозначал: люди-то лучше знают. Нонка обвела всех огромными от лесного сумрака глазами и шепнула Лене:

— А знаешь, он заколдованный. Я вот прямо чувствую, что на нас кто-то смотрит из-за деревьев.

— Конечно, смотрят, — обрадовался Валерка неожиданной поддержке, — Левоня-пастух чего рассказывал? Овца у него отбилась и сюда, в сечу, забрела. Пошел он ее искать. Шел, шел — видит, сереет что-то в кустах, не иначе она и есть. Он ее: «Маня, Маня…», а из кустов-то свинья бурая как выскочит да на него! Злющая. Левоня не растерялся, вынул нож — и бац свинью по уху! Будешь знать, как на людей кидаться! Свинья и сгинула. Он посмотрел, а в руках у него от собственной пальтушки пола отрезанная. Во как!

— Ну, завела сорока Якова одно про всякого, — уже всерьез рассердился Кешка. — Так и будем здесь теперь до ночи байки рассказывать.

— Идемте отсюда, надо для ночлега место искать, — предложила Лена. Она не сказала прямо, что черный молчаливый бор пугает и ее, но само собой разумелось, что уж ночевать-то они здесь не останутся!

— К реке надо выбираться, там на ветерке и комара меньше, — за всех решил Кешка.

Сотни лет билось половодье о высокий глинистый обрыв. От многих паводков, от солнца и ветра глина на нем окаменела, но река все-таки делала свое гибельное дело. Берег навис здесь над ней глубоким карнизом, держась на корнях могучих старых берез. Год за годом глубже въедалась река в берег, а деревья крепились, падали, но не умирали. Погибал только ствол, а от сплетенных в один ковер корней поднимались молодые лопоухие побеги и стеной вставали вдоль обрыва. Одна береза — самая высокая и сильная — оказалась словно бы на мысу, повисшем над обрывом как стрела.

Страшно было вступить на ее опухшие, натруженные корни и подойти к стволу. Но так хотелось! Лена сделала шаг, другой, зажмурилась… и ухватилась обеими руками за ствол! Ничего не случилось, береза даже не дрогнула. Такое ли приходилось выдерживать ей в дни весеннего половодья!

Тогда Лена покрепче ухватилась за ствол и глянула вниз. Прямо под ней глубокой коричневой мглой залег омут, и на его стеклянной поверхности крутилась воронка, в которой постепенно тонуло несколько березовых листков. Ближе к берегу по пояс в воде стоял таловый куст, а за ним еще несколько таких же теснились на скупом песчаном забереге. Лене показалось, что в черной глубине омута медленно прошла еще более черная тень… Щука?

— Лена, куда ты девалась? — позвал тревожный голос Нонки.

Лена опомнилась, отвела взгляд от завораживающей глубины и, сойдя на берег, пошла на голос.

Все уже собрались на чистой поляне, поросшей мягкой «кошачьей лапкой». Кешка таскал валежины для костра. Ниже, за обрывом, в густых и сочных приречных травах выжидательно гудели комары — наступающий вечер звал их на добычу. Солнце уже до половины спряталось за деревьями, и по траве потянулись длинные синие тени. Они медленно гасили цветы на обрыве, а травам несли росу и ночную прохладу. Из черных елей бесшумно и мягко, как будто в крыльях у нее и костей не было, выпорхнула сова и низко потянула над обрывом.

— А может, уйдем отсюда? Сеча-то больно

близко, вон и нечистик пролетел… — неуверенно предложил Валерка.

— Какой еще «нечистик»? Сова обыкновенная, эка невидаль! Вот дам я тебе дёру, так будешь знать! — У Кешки, кажется, окончательно лопнуло терпение.

Лена вышла на поляну, волоча подобранную по дороге валежину. Она сделала вид, что ничего не слыхала, и деловито спросила:

— Где костер-то делать будем?

И все словно пришли в себя от этого простого вопроса.

Костер разожгли посреди чистой поляны. В тихом вечернем воздухе пламя стояло высоко и ровно. Время было подумать и об ужине.

С продовольствием дела в отряде обстояли не то чтобы катастрофически, но и не блестяще. Четыре картошины, соль, зеленый лук и огурцы. Еще маленький кусочек липкой «глюкозы» вместо сахара к чаю. А вместо заварки горсть сухого липового цвета из запасов Валеркиного деда. Решено было засветло набрать грибов и сварить из них суп.

— С луком совсем даже неплохо получится, — заверил всех Петр Петрович. — Главное, на всех хватит.

В березняке над обрывом жили серые, хлипкие грибы-неженки. Не успеет такой гриб появиться на свет, — как уже и червяк его точит, и слизень грызет. В Сосновке их обычно и не брал никто. Попадались еще веселые разноцветные сыроеги. А за «путными» грибами надо было возвращаться в Татарскую сечу. Там в тысячелетних мхах стояли пузатые белые в замшевых шляпах, но идти за ними почему-то никому не захотелось. Набрали того, что нашлось поблизости.

Лена нашла среди серых чужой здесь, нарядный мухомор — красный с белыми крапинками, в кружевной юбочке на ножке. Он был так пригож, что рука сама потянулась к нему.

Возле костра каждый выложил свою добычу на траву.

— А этого-то зачем взяла? — спросил Кешка. — Или мух морить собралась?

— Просто он красивый, а мух ты сам мори! — строптиво ответила Лена.

— Да, в здешних краях ни на что другое этот красавец не годен, — задумчиво сказал Петр Петрович. — А вот далеко на Севере еще совсем недавно он был священным грибом шаманов. Они пили его настой и видели духов, которые тоже напоминали гигантские ожившие грибы. Духи говорили с шаманами, а те предсказывали людям судьбу. Пили настой мухомора и древние воины-викинги, чтобы стать бесстрашными в бою… Ну, а нам какая от него польза? Только полюбоваться на его красивый наряд…

— Вот вы столько всего знаете, а почему-то в деревню к нам приехали. Почему? — спросил Кешка.

Петр Петрович нахмурился:

— А чем жизнь в деревне хуже? Я люблю лес, а здесь он рядом. И школа есть. Я один, мне не много надо…

Слова не отвечали на вопрос. Словно чувствуя это, Петр Петрович продолжал:

— Видите ли, друзья мои, взрослым людям не на все вопросы легко отвечать. Я думаю, будет лучше, если мы не станем к этому возвращаться.

Никто не возражал, ребята даже почувствовали себя неловко. Эту неловкость по-своему разрешил суп, бурно ринувшийся из котелка.

— Куховары! Сало-то все сбежало! — крикнул Кешка и потащил котелок с огня.

— Не сало, а червяки! — поправила Лена, и за общим смехом все тут же забыли и разговор, и минутную неловкость.

* * *

Погожее утро разостлало на земле туман. Легкие, тающие на глазах струи опутали резные листья папоротника, освободили от земной тяжести деревья, и они словно бы повисли в воздухе. Костер догорал, и никто не подкладывал в него сучьев — вся экспедиция спала, устроившись, где кому показалось удобнее. Если и водилась в Татарской сечи нечистая сила, так, видно, в эту ночь она отдыхала и никого не потревожила.