Повесть о Сарыкейнек и Валехе
Шрифт:
Другой, помоложе, поддержал старика:
– Мы не завистливы, пусть у Меджидова будет и дом, и машина. Но... Неужели один человек может заработать больше, чем все село вместе взятое?! Вот я, например, приношу домой сто пятьдесят рублей, да жена сто сорок. У нас единственная дочь - школьница. И то мы не сразу собрали на пианино! А у Меджидова денег куры не клюют!
Произведенная проверка показала вопиющую растрату. Речь шла о миллионах...
Я вызвал Меджидова и ознакомил его с результатами проверки.
– Если вы возражаете против чего-то, скажите, - предложил я ему.
– Быть может, что-то, на ваш взгляд, неверно?
–
– Скрыть следы преступления, вы хотите сказать?
– А я не считаю это преступлением! Тут уж, признаться, я открыл рот от изумления. Видел наглецов, но такого...
– За пятнадцать лет, что я здесь проработал директором, я дал государству прибыль в тысячу раз больше, чем деньги, мне здесь... приписанные, - он кивнул на справку.
– Как вам не стыдно!
– вышел я из себя.
– Во-первых, деньги эти не приписаны. Вы их нагло присвоили. Во-вторых, прибыль, как вы изволили выразиться, государству дали не вы, а труженики совхоза. Те, кто работают на полях от зари до зари.
_ Не будь меня, каждый из них тянул бы в свою сторону. .. Растащили бы весь совхоз.
_ Вы и взяли себе "монополию"? Таскать одному?
_ Одному человеку не разграбить такой совхоз, - ухмыльнулся он.
– Проверка показала, что совхоз разграблен. Почти все показатели дутые. За счет приписок ходили в передовиках! ..
Он промолчал. Однако, судя по всему, разговор со мной, как и проверка, не очень напугали его. Наверняка он надеялся на поддержку могучих покровителей, видимо не раз уже выручавших его. Вывезут, дескать, и на этот раз...
– Очевидно, вас кто-то поддерживает... Но на этот раз вы просчитались. Ваши преступления настолько велики. ..
– Я преступлений не совершал, - повторил он, но по тому, как забегали его глазки, спрятанные за оплывшими веками, я почувствовал, что мои слова произвели должное впечатление.
Он был арестован.
В тот же день я вызвал на допрос и Мусу, того самого, что свидетельствовал на суде против Валеха. Первое, что меня поразило в нем, - лакейски согнутая спина. Причем не от старости и не от тяжелой крестьянской работы, нет. Муса угоднически согнулся, как только переступил порог кабинета. И как вошел, так сразу же впился в меня взглядом - вот, мол, я, делайте со мной что хотите, я человек послушный. Он не был стариком, этот Муса, но, когда он вошел, на меня так и дохнуло чем-то давно отжившим, затхлым. Я словно бы увидел перед собой крестьянина прошлого столетия, забитого, бесправного, темного. Правда, даже будучи темным и бесправным, азербайджанский крестьянин сохранял в себе чувство собственного достоинства. Сколько в минувшие времена скрывалось в лесах и горах гачагов, удальцов, вольнолюбивых смутьянов! И ведь почти все они были из крестьян!.. Человек, который предстал передо мной, воплощал в себе только негативную сторону старого крестьянина. Да ко всему был откровенный трус.
– Расскажи-ка, что там за история была у Валеха с сыном Меджидова?
Нижняя губа Мусы задрожала, и он ответил прерывающимся голосом:
– Уважаемый начальник, я сказал на суде..,
– На суде ты говорил неправду. Он уставился в пол.
– Чего ты боишься? Ведь Меджидов арестован. Он быстро глянул на меня и тут же изложил события точно так, как Валех.
– И тебе не стыдно было лгать на
– спросил я.
– Так ведь, уважаемый товарищ начальник...
– Нижняя губа у Мусы опять запрыгала.
– Ведь... Откуда нам было знать, что товарища Меджидова можно арестовать. Если б мы знали...
– Но ты же не занимаешь руководящей должности. Рабочий совхоза... Чего это ты так боишься этого Меджидова? Что он мог тебе сделать?
Муса быстро глянул на меня.
– Семья у меня, видите ли, товарищ начальник, большая. Восемь душ. А работников только я да старший сын... Два года назад сын окончил торговый техникум, работает в сельмаге. Вот я и подумал... Меджидову ничего не стоит устроить ревизию, оклеветать и посадить моего сына...
– Вот ты и решил оклеветать и посадить парня, который защитил тебя от побоев?!
– не сумел я сдержать своего гнева.
– Знай, из-за таких трусов, как ты, меджидовы и наглеют!
Валех
Сказать по правде, некоторое время по выходе из тюрьмы я не мог прийти в себя.
Долго ли будет делать все, что ему заблагорассудится, Меджидов-младший? На чем стоит удивительная власть Меджидова-старшего? Почему все знают, что он представляет из себя, и молчат?
Эти вопросы не выходили у меня из головы. Везде и всюду они преследовали меня, мучили... Иной раз находила на меня полная безысходность, и мне начинало казаться, что Меджидов с его самоуверенной масленой улыбкой - злой колдун и все вертится вокруг него, в полном согласии с его волей. И когда Мурадзаде вызвал меня к себе и стал задавать вопросы, я отвечал вяло и безучастно, не веря, что из этого допроса, как и из заявления ребят со стройки, что-нибудь выйдет путное. И даже когда Мурадзаде отпустил меня на поруки, честно признаться, я не очень радовался этому. Все равно, думал я, возвращаться в тюрьму. А вкусив волю, побыв с Сарыкейнек, ой как трудно будет снова расставаться, привыкать заново к тюремному распорядку... Никогда раньше не впадал я в такой пессимизм, мир не представал предо мной в таких черных красках. Мне казалось, что за те несколько месяцев, что я провел за решеткой, я постарел лет на десять. И моя любовь к Сарыкейнек тоже постарела, потускнела. Так мне казалось. Только ли мне? Вчера вечером, когда после работы мы сидели на берегу речки, Сарыкейнек взяла меня за руку и сама завела разговор на эту тему.
– Валех, я что-то хочу спросить, - сказала она.
– Только дай слово, что ты не станешь сердиться...
– Не стану. Говори.
– Мне кажется, ты охладел ко мне.
При этих ее словах я почувствовал, как краснею,- благо начинало темнеть, и Сарыкейнек не видела этого. А вместе с тем с меня спало какое-то угрюмое сонное оцепенение. Я как-то вдруг увидел речку, потемневший в наступающих сумерках лес. Почувствовал запах влажной земли. Ощутил частое взволнованное дыхание Сарыкейнек - я положил голову на ее колени, и она, склонившись надо мной, гладила мои немножко отросшие волосы. ..
– Да ты что, с ума сошла, что ли?!
– Я выпрямился и крепко обнял ее, прижал к груди. Я чувствовал, как она вздрагивает всем телом. Плачет...
– Если когда-нибудь я узнаю, что ты меня разлюбил, - всхлипывая, прошептала она, - я и дня не проживу.
– Глупенькая, откуда тебе такое пришло в голову, - успокаивал я ее, а у самого кровь так и била в висках. Мне было стыдно.
– Не знаю... Последнее время ты не такой, как прежде.
– Это после тюрьмы. Пройдет.,. Все наладится. Все будет хорошо...